…Горько сознавать, что один из крупнейших отечественных театральных режиссеров,
по милости, а вернее немилости чиновников, пополнил и без того многочисленные
ряды представителей русского зарубежья.

Из материалов конференции

Вот уже пять лет театральная Москва живет без Анатолия Васильева и его "Школы драматического искусства". Театр на Сретенке, сохранивший прежнее название и даже старые спектакли Васильева, напоминает храм без божества или новодел наподобие Военторга и гостиницы "Москва": стиль вроде тот же, но фактура вызывает лишь сожаление о безвозвратно утерянном. Сказочные интерьеры студий на Поварской стараниями обосновавшейся там "Дирекции проекта "Открытая сцена" похожи ныне на дешевое кафе в псевдокавказском стиле – с плюшевыми шторами и красными маркизами.
В далеком уже 1985 году, еще до создания своего театра, в спектакле "Серсо" Васильев обратился к теме русского Серебряного века, связь с которым оборвана навсегда. В финале спектакля герои заколачивают случайно обретенное и чудом сохранившееся маленькое "Абрамцево", куда суетной современной душе нет входа. А в 1987 году, выбирая помещение для своей "Школы", Васильев влюбляется в подвальчик дома на Поварской, построенного в стиле русского модерна одним из ведущих архитекторов Серебряного века В. Дубовским. Расчищает стены и потолки, где под слоем коммунальных покрасок открываются росписи художника И. Невинского (того самого, что создал для Вахтангова оформление воздушной "Принцессы Турандот") и, наперекор себе вчерашнему, шаг за шагом, из года в год, устанавливает не только интерьерные, но и духовно-религиозные связи с Серебряным веком, полагая искусство того времени вершиной национального духа, явившей миру, в числе прочего, гений Станиславского, Мейерхольда, Вахтангова и Таирова.
Серебряный век был смыт волной большевистского переворота. Для театра Васильева оказалось достаточно "струи" лужковского большевизма – при негласной, а иногда и гласной, как у Олега Табакова, позиции московского театрального сообщества: пускай глаза не мозолит и совесть не теребит! И неча в казенном помещении устраивать "отдельно взятый Серебряный век"…
Что же случилось? Его ли выжили или сам не выжил?
– Неудачный "лабораторный" эксперимент, – отвечают критики.
– Неудачный менеджер, – утверждают чиновники.
– Неудачный характер, – лукаво горюют вчерашние "товарищи в искусстве дивном", понимающе улыбаясь критикам и сдавая Васильева чиновникам.
Или все же прав сам Васильев образца 85 года: сломленный в 1917-м хребет России уже не срастется. Православный храм, долго бывший овощехранилищем, еще можно вернуть церкви и освятить заново, но храм искусства, ставший массовой "избой-читальней", не возродится уже никогда! Невозможно более представить ажурные спектакли Васильева в ослепительно белых интерьерах его театра на Поварской, со столь же ажурными декорациями Игоря Попова.
Вдруг оказалось, – можно! Театр Васильева и Попова до сих пор существует… на Капри.
Жаркой итальянской осенью я бродил по Капри со своим другом, философом Паоло Вирно, уединенно живущим (вне университетских обязанностей) на своей небольшой вилле в горной части острова, где расположен городок Анакапри. Чтобы добраться до развалин дворца Тиберия на восточной оконечности Капри, мы пересекли с запада на восток "вражескую территорию" (издревле рыбаки-каприйцы и горцы-анакаприйцы испытывали взаимную неприязнь, которая ныне перешла в местные шутки и соперничество школьных команд), миновали сам городок Капри и, лавируя между шикарными строениями, от которых веяло лозунгом "миллиардеры всех стран – объединяйтесь!", стали подниматься к вершине "холма Тиберия". И тут мое внимание привлекла небольшая, но удивительной архитектуры вилла за сетчатым забором, по виду нежилая и стоящая как бы в стороне от "миллиардерских", над спадающим в море скалистым обрывом. Вилла оказалась действительно "ничьей", принадлежащей муниципалитету Капри и открытой для посещения. Дождавшись, когда на наш звонок сторож откроет ворота, мы прошли по садовой дорожке, поднялись по мраморной лестнице и вступили внутрь… "Школы драматического искусства" на Поварской.
Если бы я не знал точно, что ни Васильев, ни Попов на Капри не были, я бы подумал, что они просто перенесли в интерьеры студий на Поварской, а потом частично повторили в здании на Сретенке все значащие архитектурные элементы виллы барона Ферсена: большой зал-базилику, разбросанные по разным уровням небольшие "студии" с окнами-эркерами, галереи с балюстрадами и колоннами, таинственные коридоры, прозрачно-призрачные перегородки, сложную вязь оконных переплетов, даже форму дверных бронзовых ручек… На мгновение показалось, что сейчас в зал войдет Васильев, из дверей потянутся его актеры-студийцы, и начнется репетиция…
Несколько слов о русском Серебряном веке и "вилле Ферсен". Позволю себе самоцитирование: "… российский XX век начинается культурным переворотом, произведенным молодыми поэтами и художниками. В сферу культурного авангарда втягивалось буквально всё: интересовались религией, увлекались всерьез теософией и антропософией, все поголовно были символистами и умели читать тайные знаки высшего бытия. Себя называли "новыми людьми" и создали новую поэзию, живопись, архитектуру – насквозь игровой, символически-сказочный мир, где реальность отражалась разве что в причудливой асимметрии и аритмии. Не имея терпения ждать политического, социального, культурного или какого-то иного возрождения России, они устроили игру в Ренессанс: возрождение человеческого духа в отдельно взятой квартире, усадьбе (ярчайший пример – Абрамцево), городе – сколько удавалось захватить"¹. Суть высказанного– в утверждении духовного подъема в России начала XX века, происходившего на фоне глубочайшего социально-политического упадка, ставшего причиной революции: культура Серебряного века (к которой так тянулся Васильев) не смогла "вытащить" погружающуюся в хаос Российскую империю.
В западной Европе явления, подобного русскому Серебряному веку, – этого немыслимого разрыва между духовными и материальными основаниями жизни, – не было да и быть не могло. Но, как исключения лишь подтверждают правила, так и феномен культурной игры или игровой культуры способен проявить себя в любое историческое время и в любой точке мира.
Не вдаваясь в подробности частной жизни франко-шведского аристократа, писателя и поэта барона Жака Ферсена (1880-1923), скажем лишь, что он решил возвести на Капри – в то время все еще заповедном острове художников и поэтов, – дом-символ "свободной любви и вечной молодости". Проект в стиле неоклассического модерна в 1903 году создал совсем юный французский архитектор Эдуард Шимо (1880 – 1959), ставший впоследствии известным художником-иллюстратором.
Здание было построено в 1905 году, и Ферсен дал ему имя – "вилла Лисид" – по названию сократического диалога Платона, посвященного проявлениям божественного в человеке – любви и дружбе.
Отсутствие какой-либо утилитарности, бьющая отовсюду художественность и сделали в дальнейшем эту виллу нежилой, несмотря на то, что она, до того как была приобретена коммуной Капри, несколько раз меняла владельцев. Приспособить эту обитель искусства для просто жизни или каких-либо "производственных" целей оказалось невозможно. Так и стоит она "без пользы", храня дух своего творца и платоновскую идею, которой – снова совпадение! – была пронизана и жизнь "Школы драматического искусства".
Покидая виллу "Лисид" с ее прообразом театра на Поварской и отзвуком Серебряного века, невольно задаешься вопросом: это Васильев эмигрировал из России, или Россия, уже не в первый раз, эмигрировала из самой себя? – в дурно ли понятый рыночный американизм или в дикий африканизм племенных вождей. И не упрятана ли та, чаемая Россия, с ее способностью к достижению высочайших духовных вершин, на острове Капри, жители которого до сих пор свято хранят память о grande signore Massimo Gorky, и где ныне, в маленькой вилле над морем, витает дух великого русского режиссера Анатолия Васильева.
Тщусь надеждой, что, возможно, Анатолий Александрович Васильев – один из основателей (вместе с Иннокентием Смоктуновским, Булатом Окуджавой, Фазилем Искандером) художественного отделения Независимой академии эстетики и свободных искусств – прочтет этот текст и, в своих зарубежных скитаниях, захочет посетить Капри. Там, не в грезах, а наяву, он сможет вновь обрести вырванное из его рук детище – "Школу драматического искусства", и, как знать, может быть вновь – из дверей потянутся его актеры-студийцы, и начнется репетиция².

Примечания

¹ Раскин A. Россия, или Четвертый вопрос философии. Минск, 2010, с. 95.
² Прощаясь, Паоло Вирно подарил мне замечательный альбом "Художники Капри", из которого, в знак благодарности Острову, я перевел исследовательскую статью, публикуемую в настоящем сборнике.