Оксана Яблонская

Маленькие руки
Тема с вариациями

Детский репертуар

Я всегда с удовольствием исполняла классику, особенно хорошо получался у меня "героический" Бетховен. Грустные пьесы, лирика давались мне в детские годы хуже. Играла хорошо, музыкально, но чувствовала тогда – не моя это музыка. Видно, всему свое время. В те годы во мне не было ничего декадентского, затуманенного – музыка означала для меня свет и радость! Да и наши педагоги не давали нам пьес "не по возрасту", как некоторые нынешним детям. Конечно, при серьезных занятиях можно справиться с техническими трудностями любой пьесы, но невозможно заставить ребенка в его игре переживать то, чего не дано ему еще самой природой.
Детство – это детский юмор, детские книги и, разумеется, детский репертуар. Если это не так, у ребенка может возникнуть не только интеллектуальный, но и эмоциональный дисбаланс. Хорошая музыка имеет дело с великими проблемами любви и смерти, она выражает радость и страдание. Музыка – это поиск любви, жалоба на ее отсутствие, разочарование, печаль, любовная опустошенность. Трудно тому, кто еще не так много пережил и перечувствовал, перечитал и пересмотрел найти нужную эмоцию и адекватно ее передать.
Но, конечно, материал, на котором обучается ребенок, должен быть самого высокого качества. Это не обязательно мир взрослых страстей, разочарований, страданий и опустошенности – есть богатейший выбор великолепных произведений, написанных лучшими композиторами, и в то же время близких и доступных детям. Те же "Багатели" и "Экосезы" Бетховена, его же блестящее рондо "Ярость по поводу потерянного гроша" (на заре исполнительской карьеры это был мой коронный номер), "Блестящие вариации" Шопена, "Блестящее рондо" Вебера, множество сонат и пьес Моцарта, почти весь Гайдн, Шуберт, Дебюсси, Чайковский, Шуман. И, конечно, Бах – без него невозможно существовать, его нужно играть всегда.
Даже в произведениях драматических можно найти большие резервы детского репертуара. Например, можно играть ми-минорный "Музыкальный момент" Рахманинова, а не си-минорный, полный трагизма и безнадежности. Много веселья и юмора в ранних сонатах Бетховена.
Очень многие талантливые дети как бы перескакивают через ступеньки, не идут последовательно от А к Б, затем к В, Г, Д и так далее, они делают скачки в репертуаре, который осваивают, в книгах, которые читают. Конечно, чем талантливее человек, тем скорее может он перешагивать через эти ступени и переходить на новые уровни. Но эти ступени должны быть!
То же касается рук. Конечно, есть дети, у которых от природы большие руки. Но это не значит, что они немедленно и обязательно должны играть какие-то гигантские, мощные произведения. У них должно быть нормальное, пусть и ускоренное, развитие. Ребенок должен говорить нормальным детским голосом, не подражая взрослым, не имитируя репертуар и качество звука взрослого исполнителя. Ребенок должен играть глубоким и красивым звуком, но это не значит, что таким же глубоким звуком, что и взрослый исполнитель. Ребенок не должен и искусственно зажиматься, он должен играть "с аппетитом", в охотку, легко, получая удовольствие от своей игры.
Как-то раз в Академии Хамамацу, в Японии, мне играла одна девочка. Я пыталась ей объяснить, как должен звучать какой-то отрывок из концерта Сен-Санса. Я сказала, что здесь нужно играть с любовью, надо чувствовать любовь. Не обязательно такую, как у мужчин и женщин, а как любовь к цветам, животным, собакам, например. Хироко Накамура смеялась моему сравнению и нашла его очень удачным: девочка действительно сразу заиграла по-другому.
А однажды дочь моей подруги, маленькая девочка, прибежала домой с горящими глазками и сказала:
– Мама, я влюбилась!
Мать немного перепугалась, а девочка уточнила:
– В Брамса!
Как это мне понятно! Чтобы выразительно играть, нужно быть влюбленным в музыку. А любовь требует отдачи – времени, внимания. В музыке ты отдаешь всего себя. Будь то мелодия, тема, легато – ты должен отдаваться им полностью.
Недавно один мальчик играл мне сонату Прокофьева. Играл технично, но неудачно. В ее второй части есть интонация, всего три ноты, которые выражают любовь. Играя это, музыкант должен вкладывать в музыку всю свою нежность, всю чистоту любви. Не испытав настоящей любви, опять-таки: к цветам, животным, главное, к родителям, – этого не сыграть. Этого, действительно, очень трудно добиться. Не каждому дано любить, не каждому дано выразить прекрасное. Да и любовь у каждого имеет свои границы. По словам Анны Карениной, "если сколько голов, столько умов, то и сколько сердец, столько родов любви".
Мне кажется, лишать ребенка возможности играть детский репертуар – это все равно, что лишать его детского юмора и дет-ских забав, а это и есть, в сущности, детство. Как обидно, что нынешние дети зачастую не подозревают о существовании "Песен без слов" Мендельсона! Если играют Бетховена – так уж как минимум "Аппассионату", Шопена – так баллады, сонаты... Играют шумно, неестественным, не свойственным детям звуком... А главное – рано! Впереди довольно времени, чтобы многое перечувствовать, многое переиграть. А пока учатся, пусть будут счастливы, как мы были счастливы в ЦМШ, играя музыку, соответствующую той неповторимой счастливой поре нашей жизни.
По возрасту мы еще не знали сильных чувств и трагедий, сопереживание которым придает музыке такую мощную духовную силу. Но мы уже могли играть сложнейшие произведения, технически готовясь к жизни профессиональных музыкантов.
Уже позже, в Америке, когда мой сын Дима поступил учиться в Кертис Институт в Филадельфии, совсем маленькую школу, куда принимают всего несколько человек в год, он заметил:
– Кертис напоминает мне ЦМШ. Это как дом.
И действительно, когда я думаю о своем ближайшем окружении в детстве, я не могу разделить школу и семью, поставить что-то на первое место. В консерватории мы выступали для самых разных аудиторий и в самых разных концертных залах, включая и большие концертные залы, и школьные актовые и спортивные залы, и клубные сцены. Мы давали бесконечное число так называемых "шефских" концертов, приучая себя, возможно, к будущей концертной жизни. А в школе были только зачеты, экзамены, очень редко концерты и никаких конкурсов. В школе мы оставались детьми – играли в волейбол, катались на коньках... Я всегда мечтала научиться хорошо кататься на коньках, даже посещала каток, где учили начинающих. И вроде бы научилась, но без двух элементов: начального отталкивания и остановки по желанию. И в классах, и на концертах, и на катке, и на футбольном поле – мы всегда были вместе, мы были настоящими школьными друзьями. Без друзей, как и без школы, я не представляла своей жизни. Я и сейчас общаюсь с школьными подругами – Рожновой, Адриановой, Кацоевой.
"На слух" я тогда знала и знаю сейчас множество стихов: любимым занятием моей сестры было громко читать их вслух, лежа на диване под меховой шкурой. Она и сама писала стихи, причем иногда даже казалось, что она предпочитает литературный труд музыкальному. Нам полагалось ежедневно дома заниматься музыкой по три часа. Я делала все мгновенно, а потом ставила на пюпитр книгу и читала, поглядывая в окно, не идет ли папа. Вряд ли бы он пришел бы в восторг, застав обеих дочерей за чтением вместо занятий музыкой.

Читать дальше