Оксана Яблонская

Маленькие руки
Тема с вариациями

Репертуар пианиста

Меня часто спрашивают: какое у меня любимое произведение? Мне кажется – то, над которым работаю в данный момент, или то, что исполняю сейчас или сегодня вечером. Это, если угодно, принцип профессии. В момент, когда я начинаю играть программу, мне, действительно, кажется, что лучше этой музыки нет, я в нее просто влюблена. Это чувство нужно поддерживать, лелеять. Когда концертная нагрузка слишком велика, эмоции первооткрывателя притупляются. Исполнительскую работу нельзя поставить на конвейер – иначе придут изнеможение, усталость и пустота. А перед исполнением новой программы нужно обязательно сделать перерыв – мозг должен освободиться от владевшей тобой раньше музыки. Тогда новая программа будет для тебя самой прекрасной, будет праздником. Интересно, что Яков Зак, большой знаток исполнительского искусства, это тоже у меня отметил:
– Когда слушаешь Оксану Яблонскую, тебя не покидает ощущение праздника.
Я действительно иду на каждый концерт как на праздник. Я обожаю сцену, играть на сцене. На сцене я меняюсь – у меня другая походка, другая посадка головы, другое выражение лица. Со сцены ты делишься со своим слушателем самым сокровенным.
Мне иногда становится жаль, что времена изменились, вернее, что они изменились так сильно. В ту полулегендарную эпоху, когда не было еще даже конкордов, каждый концерт становился событием. Жизнь текла медленнее, концертанты просто технически не могли выступать так часто, как теперь. Не случайно конец 19 и начало 20 веков были временем удивительных, феноменальных музыкантов.
Я начала говорить о любимых композиторах и произведениях. Когда мне было 13–14 лет, я стеснялась играть Рахманинова. Его принято играть сентиментально, открыто демонстрируя свои эмоции (сам Рахманинов, кстати, так не играл). Мне такая манера исполнения казалась стыдной, ведь я была тогда обычным застенчивым подростком.
В юности мне нравился Шопен, я много его играла, и все-таки мне иногда казалось, что его музыка слишком романтическая, в известной мере умозрительная, чрезмерно изысканно-утонченная. Полная противоположность русской музыке, где ты подавляешь слушателя своими эмоциями, настаиваешь на них. Когда слушаешь Шопена, получаешь необъяснимое удовольствие. А потом это куда-то уходит. Это не Бетховен, не Брамс, которые оседают в тебе навсегда, не говоря уже о Бахе. Но с возрастом я стала любить Шопена все больше и больше. В его музыке, как мне открылось, есть "space between a musician and a person". Это его какая-то его непостижимая трогательная изломанность, аристократизм, тонкость, чистота, предвосхищение не сиюминутных, но грядущих трагедий, предчувствие, дистанция... Шопен не настаивает. Он, как говорила Сумбатян, "всегда во фраке". Никакой настойчивости, панибратства. Меня и сейчас это поражает, и, мне кажется, я играю Шопена все лучше и лучше. Раньше мне не давались миниатюры. Я в них немного неловко чувствовала себя. Я сейчас играю мазурки и ноктюрны с громадным наслаждением.
В какие-то жизненные периоды человеку ближе монументальные произведения Бетховена, вариации, сонаты и концерты Брамса, а в какие-то – лирика Шопена... Но вот Бах и Моцарт с тобой всегда.

Читать дальше