Оксана Яблонская

Маленькие руки
Тема с вариациями

Рио-де-Жанейро. Яков Зак

Жизнь показывает, что победы в конкурсах и карьера – не всегда синонимы. Например, Микельанджели, выигравший в Брюсселе седьмую премию, сделал головокружительную карьеру, тогда как мы зачастую даже не знаем имен исполнителей, выигравших главные конкурсы мира. В принципе, конкурсы – не очень здоровое занятие, если в них натуральный артистизм подменяется спортивным азартом, искусственной экзальтацией. В Союзе конкурсы, однако, имели особое значение: если ты хотел играть и выступать, ты должен был выиграть какой-то серьезный конкурс.
Когда меня вынудили-таки играть прослушивание перед конкурсом в Рио, я сыграла на нем "Испанскую рапсодию" Листа, которую только выучила и никогда до этого не играла. Но после этого меня включили в группу участников.
Мы поехали с Алешей Любимовым. В состав делегации входил Яков Израилевич Зак, член жюри от СССР, я его тогда почти не знала. Не очень-то он мне вначале понравился: слишком аккуратный, весь затянутый, всего боящийся человек, тщательно подбирающий слова, сохраняющий дистанцию. Когда его спросили: "Господин Зак, вы израильтянин?" (подразумевалось, конечно, классическое: еврей ли вы?), он страшно перепугался, не нашелся, что ответить. Тут я его просто возненавидела.
Нас встречал председатель жюри Сенкевич, поляк, говоривший, по-моему, на всех языках мира. Единственным человеком, с которым у него не находилось общего языка, была его жена. Они постоянно ругались у всех на глазах, причем дама смачно использовала табуированную русскую лексику, "не вдаваясь, – как говаривал Ростропович, – в дебри алфавита".
Поселили нас в дешевом отеле в Лапо, просто жутком районе, населенном матросами и проститутками. Опять экономили. Никаких тебе кондиционеров. По ночам приходилось заворачиваться в мокрую простыню, чтобы не сойти с ума от невыносимой жары.
В Рио я оказалась по сравнению с другими женщинами очень белокожей. Ходить по улицам было невозможно, все ко мне приставали. Меня стал провожать один из участников конкурса, чех, но мне тут же влепили выговор за то, что я все время хожу с молодым иностранным мужчиной. От имени родного посольства эту новость в мягчайших выражениях донес до меня Яков Израилевич Зак. Хорошо было ему говорить – он-то жил в совсем другой гостинице, витал, как говорится, в иных эмпиреях.
А ходить одной было просто опасно. Кругом полно было подозрительных личностей, пьяных, наркоманов. К тому же, как выяснилось, мой провожатый женщинами совсем не интересовался.
И вот конкурс начался. Среди участников преобладали представители обеих Америк, включая известных уже тогда Рамона Джексона и Боба Сильвермана (сейчас он работает в Ванкувере). Хорошо выступала Бланка Урибе. И все же именно я все время шла первой, была безусловным лидером.
Занимались мы в частных домах, я – в одной русской семье. Мне, в то время еще убежденной патриотке, было неуютно в компании людей, бежавших из Советского Союза. В Рио они жили в маленькой квартирке, в ней стояло старенькое пианино. Позже я занималась у одной чешки, у которой вся семья погибла в годы войны. Сама она бежала из страны перед приходом фашистов. Хотя я не знала чешского, а она русского, мы с ней прекрасно объяснялись. У нас было много общих интересов: она любила и собирала скульптуру, обожала музыку. У нее был прекрасный рояль Бехштейн, который ей чудом удалось вывезти с собой.
Когда мы только еще приехали в Рио, Зак спросил:
– Оксаночка, Оксаночка, – а говорил он всегда очень быстро и невнятно, – вам ничего не нужно? Вы не хотите мне поиграть?
Тогда конкурс еще не начался, и он имел право мне помочь, позже он его терял, становясь членом жюри. На конкурсе обязательным произведением была "Баркаролла" Шопена. Кстати, в этом произведении я переношу много нот в левую руку, поскольку для маленьких рук эта вещь крайне неудобная. Вообще для меня Шопен – композитор неудобный, особенно трудно тогда мне давалась левая рука. Видимо, у него были совершенно другие руки – узкая ладонь с очень длинными пальцами. А у меня, наоборот, широкая ладонь и короткие пальцы.
Преодолевая свою изначальную неприязнь к Заку, я ответила:
– Знаете, Яков Израилевич, если вы действительно могли бы меня послушать, я бы сыграла вам "Баркароллу".
Мне был действительно нужен его совет. И он позанимался со мной, рассказал о пьесе. После этого я занималась самостоятельно пять часов подряд, что для меня – непоседы большое достижение. Зато на конкурсе я сыграла эту вещь бесспорно лучше всех, и мне присудили еще специальный приз за исполнение "Баркароллы" Шопена. Эта вещь до сих пор одна из моих любимых, удачных.
Меня поразила невероятная способность Зака все объяснять, даже вещи, казалось бы, не поддающиеся словесному обрамлению. Намного позже, в Москве, я сыграла ему сонату Вайнберга, и он сумел сделать настолько меткие замечания, что я была просто сражена. Когда он был в ударе, он разъяснял все невероятно точно, и одновременно образно – все, что он говорил, было "в яблочко".
У меня была интересная программа. Считалось, что в Рио нужно играть что-то популярное, яркое. Если Бетховена – так "Аппассионату". Многие ее и выбрали. А я исполняла бетховенскую сонату номер 30, опус 109, которую уж точно шлягером не считают. И оказалось, что в зале были настоящие ценители музыки, тонкие знатоки ее исполнения. Чилийский член жюри, оценивая мою игру по 25-балльной системе, поставил мне "26". Мне прислали этот протокол.
Жюри располагалось непосредственно на сцене, это было необычно. И неудобно – члены жюри в буквальном смысле сидели под рукой. Такое было нам незнакомо, обычно жюри как бы невидимо. А вот когда пришло время объявлять результаты конкурса, жюри на сцене не оказалось! Выяснилось, что на предыдущем конкурсе представитель Бразилии проиграл, и возбужденная толпа бразильских мачо полезла, вооружившись битами, на сцену, намереваясь поколотить жюри. Вот почему жюри объявляло результаты, находясь за сценой. Кстати, не так давно я была председателем жюри на конкурсе имени Власенко в Австралии, и я одна объявляла со сцены результаты всех туров и финала – видимо, организаторы решили, что я уж точно смогу за себя постоять. Но в тот раз в Бразилии результаты никаких протестов не вызвали. Первые премии присудили нам с Любимовым.
После конкурса нас повезли в Бразилиа – столицу страны. Вот там нас уже поселили в прекрасном отеле, просто сказочном. Город казался недостроенным, хотя его украшало много весьма необычных зданий, построенных по проектам Оскара Нимейера и Лусио Коста, который воплотил в жизнь не только свои, но и многие идеи Ле Корбюзье. Это был город будущего. Меня потрясло, что в нем вообще не было предусмотрено тротуаров.
В этом, по-видимому пятизвездочном, отеле нам принесли странный завтрак – дыню, заполненную черной икрой. На самом деле это была папайя, внутри которой влажно блестели ее черные зернышки. Для нас, неискушенных, это было настоящее потрясение. Ведь в Союзе за апельсинами и бананами выстраивались очереди. Грейпфрут вообще еще не был открыт, а абхазские мандарины только начали переставать поражать воображение.
На обратном пути мы остановились в Париже – об этом попросил Зак. В гостиницу нас поселили очень поздно, но мы с Заком всю ночь не спали – бродили по городу. А наутро, уже не чувствуя под собой ног от усталости, побежали в Лувр, который Зак знал не хуже любого экскурсовода. Время, проведенное с Заком в Париже, стало началом нашей с ним дружбы.
Может возникнуть вопрос: почему я не остановилась в Париже в отеле за свои деньги? Об этом не могло быть и речи! Мою премию на конкурсе я превратила в сертификат на покупку в Москве дефицитного автомобиля. Продав его, можно было купить квартиру и решить проклятый жилищный вопрос. Так что был введен режим строжайшей экономии. Денег почти не осталось, даже на подарки. Димочка был мальчиком очень скромным, никогда ничего не просил, даже будучи маленьким. И я купила ему игрушечный пистолет и какие-то мелочи. На улице купила задешево рубашку для папы – она оказалась неправильного размера и с короткими рукавами. Себе купила туфли – опять же на уличном развале. Дешевые, красивые, вроде бы кожаные! Мои босоножки совершенно сносились, я их тут же выкинула и надела новинку. Но уже у следующего столба оказалась без подошвы. Пришлось дальше шлепать босиком.
Перед отъездом из Рио я получила от председателя жюри приглашение совершить концертное турне по Майорке, Мадейре и каким-то неизвестным мне карибским островам. Турне, разумеется, не состоялось: когда документы пришли в Госконцерт, оказалось, что то ли я заболела, то ли приглашение затерялось. Впрочем, после Парижского конкурса я на такие вещи уже не реагировала. Я уже не верила ни в советскую систему, ни в то, что мне дадут спокойно работать, гастролировать по миру. И я сосредоточилась на главном – мне нужно было больше играть, больше выступать.
В то время я активно гастролировала по Союзу, преподавала в консерватории, заканчивала аспирантуру. Нужно было сдавать кандидатский экзамен по немецкому языку, но дела с ним были настолько плохи, что наш педагог Девекин сказал мне:
– Если получите первую премию в Рио, так и быть, поставлю Вам тройку с минусом.
Когда я приехала из Рио, первым делом бросилась к Девекину:
– Валентин Николаевич, есть первая премия! Где мой трояк?
Сейчас кажется диким, как можно жить на свете, не зная иностранных языков. Система преподавания языков в Союзе была ужасная. Максиму Шостаковичу частным образом вдалбливали в голову французский, в школе у нас был немецкий, Максим читал немецкие слова с французским прононсом, не зная ни того, ни другого. Теперь он свободно говорит на нескольких. Я почти прилично говорю по-английски, хорошо по-немецки, немного по-испански и по-французски, сносно по-итальянски. Если припечет, свяжу несколько фраз по-корейски, по-китайски и даже по-японски. Говорю я, конечно, с неистребимым русским акцентом, но и все мое поколение в смысле иностранных языков потерянное. Другое дело Дима: он идеально, без малейшего акцента, говорит по-испански, по-каталански, по-французски, по-итальянски, по-немецки. Знает шикарно английский. А для его сына и моего внука Антона и дочери, моей внучки Евочки английский – родной, плюс испанский и французский в совершенстве. Раньше они еще свободно говорили по-норвежски.

Читать дальше