Оксана Яблонская

Маленькие руки
Тема с вариациями

Гилельс

Гилельс – удивительный человек, который менялся всю жизнь: из блестящего виртуоза он со временем превратился в великого музыканта. Я помню, о нем написали, что в молодости он играл "Испанскую рапсодию" Листа, наклоняясь все ниже и ниже, убыстряя темп. Это было какое-то феноменальное движение, которое не прекращалось и нарастало. И слушатели должны были следить, идти за ним.
А как он играл в зрелом возрасте! Он не потерял ни своей виртуозности, ни своей индивидуальности. Какая была у него глубокая, благороднейшая и разнообразная звуковая палитра! Многие, мне кажется, его все-таки недооценивали, несмотря на его феноменальную карьеру. Гилельс – это человек и музыкант, которого я боготворю.
У нас, студентов консерватории, всегда было большое уважение к нашим профессорам, между нами существовала и определенная дистанция. Это были, как правило, невероятно талантливые люди, музыканты высшего класса. Яков Зак как-то сказал, что Гилельс "сохранял пафос дистанции". Он сослался на кого-то из великих, но, возможно, это были его собственные слова. Это правда, Гилельс был именно таким. Помню, после Парижского конкурса, где Гилельс был членом жюри, он пришел на экзамен в консерваторию. Подошел ко мне, и мы о чем-то побеседовали. Через секунду ко мне подлетает мой декан Соколов и вопрошает:
– О чем с тобой говорил Гилельс?
Спросить самого Гилельса он бы побоялся: Гилельс умел себя поставить, рядом с ним каждый чувствовал, чего он стоит. Нужно сказать, что Гилельс сделал себя сам. Из простого еврейского вундеркинда-одессита он стал человеком, свободно говорящим на нескольких европейских языках, с прекрасными манерами, невероятным чувством собственного достоинства.
Конечно, в Москве ему мешало вечное сравнение со Святославом Рихтером. Не понимаю, почему их всю жизнь втягивали в это бессмысленное соревнование: Рихтер был великий пианист, но Гилельс нисколько ему не уступал. Просто он играл по-своему, у него была иная концепция. Они вполне могли сосуществовать. Хотя для меня Гилельс всегда был первым.
Гилельс для меня живой, близкий человек. Сочетание достоинства и простоты, столь характерное для него – это эталон поведения культурного человека. Конечно, это большая трагедия и несправедливость, когда человек в расцвете творческих сил уходит из жизни. Он был в изумительной форме, и перед смертью обрел какое-то внутреннее спокойствие. Как быстро ушла за ним его дочь, и в каком ужасе продолжала после этого жить его вдова!
Помню, я встретила его в Цюрихе. Мы играли с Максимом Шостаковичем Первый концерт Рахманинова, и вдруг после концерта открывается дверь в артистическую, и входит Гилельс. Я совершенно растерялась. Он не поверил, что я не видела его в зале: утверждал, что, кланяясь, я вроде бы на него смотрела. Какое счастье, что он не зашел ко мне до концерта! Я бы ужасно волновалась. Я ему тогда сказала:
– Только, чур, меня не ругать, потому что, если я и делаю что-то не так, то в этом – ваша вина!
Дело в том, что в свое время Гилельс не взял меня в аспирантуру. Как я уже рассказывала, я сначала хотела заниматься в аспирантуре у Башкирова, но тот отказался. Однажды я разговаривала с Марком Владимировичем Мильманом, профессором консерватории по классу камерного ансамбля, учеником Нейгауза. Он меня спросил, к кому я хотела бы пойти в аспирантуру, и я сказала, что всю жизнь преклонялась перед Гилельсом, мечтала бы попасть в его класс.
Мильман позвонил Гилельсу, тот сказал, что с удовольствием меня послушает. И вот, я пришла к Гилельсу домой, на улицу Горького. На этом доме теперь висит мемориальная доска, правда, какая-то косая и кривая. Меня торжественно препроводили в кабинет с красными кожаными креслами. Конечно, меня пробирал священный трепет. И вот – входит Гилельс, и первые его слова после "Здравствуйте!" звучат примерно так:
– Оксана, я знаю, что вы очень талантливый человек, но я сразу вам скажу, что в аспирантуру вас не возьму. Вы и без моей помощи сделаете карьеру. Если же хотите поиграть для меня – пожалуйста.
Оказалось, что в том году Гилельс уже принял решение уйти из консерватории, это было предрешено. Я до сих пор переживаю, что мне не удалось стать ученицей Гилельса, мне тогда нужен был Учитель, которому я могла бы бесконечно верить, которого бы я безмерно любила и уважала.
Недавно вышла в свет новая книга о Гилельсе. Читать ее просто невозможно. Это, как говорят сейчас в России, разборка: Гилельс – Нейгауз – Рихтер. Зачем? А в Израиле мне подарили после концерта книжку любовных писем Гилельса. А эта публикация зачем? И якобы внук Гилельса дал согласие на опубликование этих интимных, но будничных, ничего не говорящих об авторе писем. Опять же – зачем?

Читать дальше