Одно перечисление тех отечественных и зарубежных университетов, академий, институтов, в которых Ю.Б. читал лекции по философии, эстетике, культурологии, искусствоведению, семиотике и герменевтике искусства, как и список тех конференций, конгрессов по эстетике, по проблемам культурологии, искусствоведения, фольклористики, заняли бы несколько страниц.
С 1956 г. сохраняет верность Институту Мировой литературы, где он в настоящее время заведует сектором теории. Работая в этом институте, Ю.Б. был главным редактором и одним из авторов шеститомного издания "Теории. Школы. Концепции" (обзор теоретико-литературных идей ХХ века) и трёхтомного сборника по методологии художественной критики, участником создания трехтомной "Теории литературы" и других фундаментальных научных работ отдела теории. Сейчас он в ИМЛИ руководит четырехтомным коллективным трудом "Теория литературы" и многотомным фундаментальным исследованием "Теоретико-литературные итоги ХХ в. и перспективы ХХI в."
Передо мной своеобразный журнал — "Русское богатство". Он начал издаваться с 1876 года и был закрыт в 1918 г. декретом Советской власти как издание, выступающее против диктатуры пролетариата. Однако "Русское богатство" как "журнал одного автора" возобновил свою деятельность в 90-х годах прошлого века. Его редактор — Анатолий Злобин. В редакционной коллегии – Д. Гранин, В. Дудинцев, Л. Лиходеев, Л. Копелев, Б. Окуджава, Н. Шмелев, С. Юрский и др. Тираж 5000 экз. Анонсируется выпуск журналов на 1994 г., посвященных Владимиру Войновичу, Григорию Померанцу, Юрию Трифонову, Владимиру Набокову.
№ 2/4 за 1993 г. целиком посвящен Юрию Бореву. Ю.Б. предстает здесь как автор стихотворений, киносценария "Воскресший из живых", "комедии в международном масштабе" "Война и антимир", романа "Земная любовь на седьмом небе", "Повести о треугольниках", собрания мифов, преданий, анекдотов, которые в более полном виде увидели свет в его книгах "Сталиниада", "Фарисея", "История государства советского" и др., рассказов для детей. Опубликованные в журнале статьи Ю.Б. "Эстетика Троцкого и сталинская культурная политика", его лекция в Сорбонне "Литературная ситуация в России", доклад на международной конференции "Тоталитарная и демократическая культура" были не только злободневны для начала 90-х годов, но не потеряли своего значения и в нынешние времена.
Здесь же публикуются идеи Ю.Б., названные самим автором как "более или менее безумные идеи", в области космогонии, конверсии, дистанционного управления, дизайна, физики, медицины, философии. Не могу судить о том, в какой мере предложенные здесь идеи являются безумными, т. к. в области космогонии, конверсии, дистанционного управления, дизайна, физики, медицины, в отличие от моего друга, не считаю себя компетентным. В области же философии, по моему мнению, вообще очень трудно отличить безумную идею от умной.
Литературное творчество Ю.Б. ждет своих исследователей. Но, как мне представляется еще до этих исследователей, киносценарий "Воскресший из живых" — одно из самых значительных произведений в этом жанре, но, увы, этот великолепный киноэмбрион, к большому сожалению, не родился на свет. Свой киносценарий Ю.Б. начал писать в 1959 году. В основу его сюжета была положена правдивая история судьбы отца автора, который спасся от сталинских репрессий, стремительно поменяв местожительство и, оставив профессию философа, стал юристом. Но в сценарии, задолго до "Детей Арбата", был дан образ Сталина, невиданный еще в советском искусстве, а также содержались необычайно выразительные художественные символы сталинской эпохи. О социально-художественных достоинствах "Воскресшего из живых" свидетельствует одобрительное отношение к нему Михаила Ромма, Анджея Вайды, Андрея Тарковского, которому работа над фильмом о Рублёве помешала в середине 60-х заняться постановкой фильма по боревскому сценарию. Игорь Ильинский не только мечтал в будущем фильме сыграть роль Сталина, но и поставить сам фильм. На книге "Игорь Ильинский. Сам о себе", подаренной Ю.Б., великий артист написал 12 декабря 1962 года: "Дорогому Юрию Борисовичу Бореву с надеждой на большую творческую дружбу и совместную работу". Но, увы, этой надежде не дано было сбыться. Договор, по рекомендации М. Ромма заключенный Мосфильмом с автором киносценария после одобрительного обсуждения в 1962 г., был расторгнут в 1966 году: в это время партийная верхушка вознамеривалась реабилитировать Сталина…
После долгого хождения в самиздате, в 1988 году в первом номере альманаха "Киносценарии" в разделе "Полка" "Воскресший из живых" обрел типографское существование. В "Литературной газете" от 11 мая 1988 г. отмечалось, что наша кинематография "лишилась замечательной хоральной силы сцены, когда в войну встречается колонна солдат, идущая вперед, с колонной только что "освобожденных" наших пленных — их тут же сколотили в новый строй, чтобы этапировать в лагеря ГУЛАГа. И — момент высочайшего единения — в колонне этапированных запевают "Священную войну", а солдаты маршевого батальона её подхватывают. Вот этой сцены из "Воскресшего из живых" Юрия Борева мы так и не дождались на экране. А она могла бы стать в ряд с эйзенштейновской одесской лестницей или каппелевской атакой из "Чапаева"".
В многогранной деятельности Ю.Б. эстетика всё же стоит на первом месте.
Для ответа на этот вопрос, нужно иметь в виду, что развитие теоретической эстетики в СССР и в других "странах социалистического лагеря" — Польше, Болгарии, ГДР, Румынии, Венгрии, Чехословакии — было не результатом существовавших в них тоталитарных режимов, но пробуждением от тоталитарного сна. Более того, именно в эстетических работах подчеркивалась эстетическая ценность свободы и необходимость свободы для красоты, гуманистическая природа эстетической ценности, её общечеловеческий характер, важность для развития искусства демократии и свободы человеческой личности. Социально-политическая реальность и идеалы общественного устройства поверялись с точки зрения эстетических критериев, и всё, что нарушало эти критерии, подвергалось критике, пусть ограниченной и непоследовательной. А это были различные проявления тоталитаризма, авторитарности в общественной жизни в прошлом и настоящем. Эстетика, возродившаяся в середине 50-х годов, несомненно, была "шестидесятницей" — участницей гуманистического и демократического движения 60-х годов.
Правда, самой партии наличие такой возможности не очень-то нравилось. Показательно, что с середины 30-х годов по 1953 год в Советском Союзе не вышло вообще ни одной книги по эстетике. Наверно, не случайно рубежом стал 1953 год — год смерти Сталина. И хотя все советские эстетики считали, что они руководствуются марксистско-ленинскими методологическими принципами, на самом деле их методологические принципы были далеко не едиными, о чем свидетельствуют различного рода острые дискуссии и особенно дискуссия о сущности эстетического во второй половине 50-х — 60-х годов.
Эстетика, при всей неизбежной ограниченности ее возможностей, в советское время была своего рода отдушиной для творчески мыслящих философов. Когда же отпали все ограничения, и эстетика перестала быть относительно свободным оазисом в пустыне тоталитаризма, творческие силы устремились в другие еще у нас не ведомые и, как представляется, более насущные сферы философского и научного поиска. Этим, на мой взгляд, объясняется то, что за последнее десятилетие не наблюдается большого притока молодых творчески одаренных людей в область эстетики, как это было в середине 50-х — 60-х годах.
Он первый на 1/6 части нашей планеты еще в 1957 г. выпустил книгу "О комическом", а в 1970 г. не только популярно, но и научно ответил на вопросы о том, "как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия". Он написал первый и книгу "О трагическом", достоинства которой были засвидетельствованы отрицательными рецензиями ряда подонков. Трагическое (в отличие от неэстетического, но, увы, жизненного понятия "ужасное"), по мудрой мысли автора книги, не основание для уныния: трагедия "доказывает бессмертность даже погибшего возвышенного характера, отсутствие смерти для всего истинно человеческого". В 1963 г. он защитил докторскую диссертацию "Трагическое и комическое и проблемы литературы".
Успешность боревской разработки категории комического и трагического, общей системы эстетических категорий имело глубинное основание. Ю.Б. с самого начала вошедшей в историю эстетики так называемой дискуссии о сущности эстетического стоял на позициях социокультурной концепции эстетического, в то время называвшейся "общественной". Его книги о комическом и трагическом, как и многократно издаваемая "Эстетика", – существенный вклад в разработку этой концепции. Ю.Б. убедительно показал новизну и оригинальность социокультурной концепции эстетического. Она представляет собой одну из пяти теоретических моделей эстетического, к которым сводится огромное многообразие концепций прекрасного, существовавших в истории эстетики, наряду с объективно-духовной, субъективно-духовной, субъективно-объективной и натуралистической трактовкой сущности эстетического.
Прекрасное и другие эстетические свойства осмыслялись как общественно-объективные, как социокультурная реальность. "Общественники" противостояли "природникам", поскольку объективность прекрасного они не усматривали в природе как таковой, до человека и без человека и общества. С другой стороны, они настаивали на общественной объективности прекрасного и других эстетических явлений, и поэтому не разделяли "объективно-субъективную" концепцию, которая отрицала объективность красоты, считая её объективно-субъективным явлением, единством реального и идеального.
Ю.Б. сыграл большую роль в отстаивании "общественной" концепции в самом процессе дискуссии об эстетическом. Их противников идейно поддерживал видный цековский деятель, "курировавший эстетику", ставший академиком не в силу своих научных заслуг А.Г. Егоров. Должен сказать по своему небольшому опыту общения с А.Г. Егоровым, что человек он был неплохой, даже доброжелательный. Но положение обязывает, и он попустительствовал подхалимничавшим перед ним разоблачителям всего, что выделялось за пределы партийных установок. Но в то же время не сопротивлялся добру насилием, понимая, что иногда нужно выпускать пар из котла и предоставлять последнее слово обвиняемым. Стремясь ему услужить, на "общественников" бросилась целая свора разоблачителей субъективизма и ревизионизма, таких, как И.Б. Астахов, П. Строков, В.А. Разумный, профессиональных доносчиков, типа Я.Е. Эльсберга и т. п. радетелей коммунистической партийности.
Противников "общественной" концепции, как и концепции "объективно-субъективной", явно раздражал их гуманистический и антитоталитарный потенциал. Ведь по этим концепциям, эстетическое отношение есть утверждение человека в действительности, воплощает свободное развитие человека и общества, предполагает свободу для своей реализации, несовместимо с навязыванием человеку эстетических вкусов. Не случайно главное обвинение критиков этих концепций было обвинением в "субъективизме". Вот характерные названия погромных статей, посвященных разоблачению "общественной" концепции: "Эстетический субъективизм и проблема прекрасного" — назвал свою статью в "Октябре" (№ 3 за 1961 г.) И. Астахов. С.М. Пермяков выступил со статьей "О субъективистских тенденциях в эстетике" ("Вопросы философии", 1961, № 5). Критик "Октября" и член редколлегии этого журнала — журнала, противостоящего "Новому миру" А. Твардовского, — П. Строков, солидаризуясь с И. Астаховым, Я. Эльсбергом, А. Дремовым как "последовательными марксистами-эстетиками" в их отвержении "концепции Л. Столовича, В. Ванслова, Ю. Борева", озаглавил свою статью клеймящим выкриком: "Всё-таки субъективизм!" ("Октябрь", 1961, № 12).
Как хорошо, что это был 1961 год, а не 1937 или 1949—1953-й! У бодливых коров уже не было рогов. Приходилось тратить время, доказывая свою непричастность к "грабительской, человеконенавистнической "практике" империалистических хищников", доказывать самое трудное — то, что ты не верблюд. В ситуации "оттепели" было даже возможно отвечать не только на серьёзную критику, уточняя и развивая собственные взгляды, но и наносить ответные удары.
Ю.Б. в остроумнейшей его статье "Четыре ахиллесовы пяты" в ответ на обвинение Астаховым "общественной концепции" в идеализме, следованию Кроче и т. п. Ю.Б. напомнил слова Ленина из "Философских тетрадей": "умный идеализм ближе к умному материализму, чем глупый материализм". "Кроче не более опасен, чем глупость", — добавляет Ю. Б. уже от себя. Защищая наши эстетические принципы, Ю.Б. отважился на острую критику своего непосредственного начальника – Я.Е. Эльсберга, что было далеко небезопасно не только для служебного положения: Я.Е. Эльсберг был еще в 30-е — 50-е годы профессиональным провокатором и доносчиком, по вине которого пострадали и погибли многие люди, в том числе писатели и литераторы.
С начала 60-х годов сторонники "общественной" и "объективно–субъективной" концепций осуществили аксиологическую переориентацию. По сути дела, эти концепции были аксиологичны с самого начала, трактуя эстетические свойства как ценностные свойства, рассматривая эстетические явления как ценностные по своей природе. Можно даже с уверенностью сказать, что появление в Советском Союзе первых философских работ по теории ценности было обусловлено дискуссией об эстетическом. Но, с другой стороны, философская разработка теории ценности оказала свое влияние на эстетику, которая начала сознательно пользоваться аксиологической терминологией.
Ю.Б. активно участвовал в аксиологической переориентации эстетики. По его пониманию эстетических свойств и категорий, "ЭСТЕТИКА – АКСИОЛОГИЯ ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ЦЕННОСТЕЙ".
Для эстетических воззрений Ю.Б. характерен плюралистический подход к осмыслению эстетики. Она для него в то же время и "СОЦИОЛОГИЯ ИСКУССТВА", и "ГНОСЕОЛОГИЯ ИСКУССТВА", и "ТЕОРИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБЩЕНИЯ", и "ТЕОРИЯ И ПСИХОЛОГИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТВОРЧЕСТВА", и "СЕМИОТИКА ИСКУССТВА", и "КУЛЬТУРОЛОГИЯ ИСКУССТВА", и "ОНТОЛОГИЯ ИСКУССТВА", и "РИТОРИКА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕЧИ И ПОЭТИКА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕАЛЬНОСТИ", и "ТЕОРИЯ И ПСИХОЛОГИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ВОСПРИЯТИЯ", и "МОРФОЛОГИЯ ИСКУССТВА". Можно, конечно, обсуждать, насколько этот плюрализм является системным плюрализмом, но, несомненно, он охватывает существенные стороны реального предмета эстетики. Ю.Б. необычайно чуток к новым подходам к изучению эстетических и художественных явлений – семиотическим, герменевтическим, психологическим и т. п. Именно подключение такого рода подходов делает его эстетические труды "движущейся эстетикой", но не в том смысле, в каком Белинский "движущейся эстетикой" называл художественную критику, а том, что эстетика у него не застыла в том виде, какой она имела в середине прошлого века.
Из многочисленных трудов моего друга я хотел бы обратить внимание на книгу: Искусство интерпретации и оценки (Опыт прочтения "Медного всадника"). – М., 1982. В этом труде представлена новая интеграционная методология анализа произведения. Автор исходит из того, что все серьёзные методологические школы выдвигали свои плодотворные подходы к произведению и только объединив все рациональное в этих подходах на основе историзма можно проанализировать и полно осмыслить сложнейшее явление культуры — художественное произведение. Предлагаемая им методология предполагает пять шагов анализа произведения. Первый шаг: создание парадигмы прочтения (предварительная гипотеза о смысле, концепции и ценности произведения); второй шаг: выявление смысла внешних связей произведения (культурно-исторический, сравнительный, творческо-генетический, биографический и другие подобные подходы); третий шаг: выявление смысла внутренних связей произведения (структурный, семиотический и другие подобные подходы); четвёртый шаг: выявление смысла произведения в свете его социального функционирования (функциональный, социологическо-статистический и другие подходы); пятый шаг: объединение всех данных, полученных на предыдущих этапах анализа, в единое представление о смысле, художественной концепции и ценности произведения. Достоинством этого исследования является то, что оно не ограничивается общими теоретическими положениями, но показывает их действенность и эффективность на примере конкретного анализа одного из сложнейших для интерпретации и оценки художественных произведений — пушкинского "Медного всадника". В этом анализе выявляются новые смыслы поэмы: ее обращенность к проблемам философии русской истории, к проблемам правосознания и прав человека. Литературный пушкинский текст сопоставляется с произведениями живописи и скульптуры пушкинской эпохи, а также с монументом Петра Первого Фальконе.
Стремление расширить методологические связи эстетики со смежными дисциплинами привели Ю.Б. уже в недавнее время к созданию нового типа словаря: это электронный словарь, все термины в котором определяются одним автором, что способствует единству терминологической системы, при этом каждое авторское определение основных терминов сопровождается справочным материалом, сообщающим, как данный термин определяется в трудах ведущих отечественных и зарубежных ученых, каковы отличия в трактовке данного термина в разных научных школах. По этому принципу он сделал электронный "Энциклопедический словарь теоретико-литературных и эстетических терминов" (около 1400 терминов); электронный "Словарь терминов дисциплин-спутников литературоведения и искусствознания (аксиология, герменевтика, интонология, креацеология, культурология, методология анализа (школы), нарратология, поэтика, рецептивная эстетика, риторика, семиотика, текстология, теория критики, теория стиля)" (около 1500 терминов). В 2003 г. в издательстве Астрель-АСТ Ю.Б. выпустил объемный том "Эстетика. Теория литературы: энциклопедический словарь терминов".
Ю.Б. — автор таких своеобразных книг, как "Сталиниада (мемуары по чужим воспоминаниям с историческими анекдотами и размышлениями автора)" (М., 1991 и последующие 7 переизданий на русском и многих других языках), "Фарисея" (М., 1993), "Краткий курс сталинизма в анекдотах и преданиях" (Омск, 1991; 2-е изд. — Житомир, 1992). "История государства советского в анекдотах и преданиях" (М., 1995), "Краткий курс ХХ века в преданиях и анекдотах" (М.: Звонница, 1995). "Из жизни звёзд и метеоритов" — предания о писателях, художниках, артистах, музыкантах, учёных (М.: РИПОЛ, 1996), "Власти-мордасти", рисующая юморо-сатирические портреты правителей России XX в. В 1996 г. в Харькове (в издательстве Фолио) вышел трехтомник Ю.Б. "ХХ век в преданиях и анекдотах". В период "перестройки" Ю.Б. не нужно было перестраиваться. Он дополнил теорию комического его практикой.
жанр анекдота обречен на успех у широкой публики, хотя туча "анекдотических" книг, утолив жажду по некогда запретному и даже опасному жанру, стала моросить скучными сборниками, наспех составленными по примитивной тематике и с плохим вкусом. Книги Ю.Б. читать по-прежнему интересно. Этот интерес обусловлен тем, что автор произвел необходимую селекцию, включив в свои издания только действительно остроумные проявления народного творчества. Анекдот живет полноценной жизнью не в книжной клетке, но "на воле", рассказанный к случаю, включенный в контекст событий. А.Ф. Лосев писал в "Диалектике мифа": "Действительно, только очень абстрактное представление об анекдоте или вообще о человеческом высказывании может приходить к выводу, что это просто слова и слова. Это — часто кошмарные слова, а действие их мифично и магично".
Но для Ю.Б. анекдоты — это не просто более или менее смешные рассказики, но проявление интеллигентского фольклора. Серьёзной научной заслугой Ю.Б. в области фольклористики и социологии является введение и обоснование этого понятия. Интеллигентский фольклор, дающий альтернативную по отношению к созданной документами картину истории, возникает как целый пласт культуры в тоталитарных обществах, где интеллигенция не могла доверить бумаге свой жизненный опыт. Понятие "интеллигентский фольклор" обозначает особый вид народного творчества, который предоставлял возможность свободного, не подлежащего никакой цензуре выражения взглядов и оценок. "Крестьянский фольклор" возник потому, что крестьянские массы не владели грамотой. Шибко грамотная интеллигенция прибегает к устной передаче своих мыслей и чувств тогда, когда, как говорится, "бьют и плакать не дают". Не дают и смеяться, потому что это обидно для бьющих. Включаясь в процесс устного народного творчества, интеллигенция еще раз показывает, что она — неотъемлемая часть народа и без нее, по выражению А. Платонова, "народ неполный".
Очень точно о социологическом значении деятельности Ю.Б. по собиранию интеллигентского фольклора писал известный учёный-социолог, специально занимающийся социологией политического юмора А.В. Дмитриев, кстати, член-корр. РАН. По его словам в книгах Ю.Б. "по сути дела, перед читателем предстала своеобразная энциклопедия социального опыта советской интеллигенции, энциклопедия неподцензурного устного рассказа, основанного на слухах". При этом "главная новизна книг Юрия Борева заключается в своеобразной узаконенности слухов как особой социологической формы, так не похожей на традиционную, ставшую уже привычной для читателя литературы. На слухи социологи и психологи привыкли смотреть с позиций оценки некоего недоработанного, неуловимого документа, который содержит в себе сведения, существующие лишь недолгое время. Но слухи все же неоценимо важны для оценки эпохи, и процесс исследования заставляет собирать, запоминать и излагать жизненные ситуации, неожиданные случаи, услышанные анекдоты. Словом, слухи, как это ни звучит парадоксально, вообще не могут быть поняты неавторским сознанием". И далее следует вывод: "Итак, несмотря на чисто историческое расположение материала, автор книги явно социологичен. Исследование юмористически окрашенных политических слухов, циркулирующих в обществе с начала XX века, оказывается уникальным социологическим источником. И вряд ли целесообразно изучать только официальную информацию, поскольку слухи — голос социальной группы, в данном случае интеллигенции. Иногда он усиленно соперничает со средствами массовой информации. И в тоталитарном обществе ему особенно доверяют. Именно поэтому Ю. Борев практически открыл для социологов этот важный систематизированный источник формирований знаний" .
Несомненно для меня философско-эстетической заслугой моего друга является то, что он теоретически и практически отлично показал, как многие тоталитарные мифы являются всего-навсего скверными анекдотами, а лучшие анекдоты не уступают по своей художественной значимости великим мифам. Ю.Б. раскрыл не только социологическую значимость, но также эстетико-художественные потенции анекдота.
Независимую академию эстетики и свободных искусств, реальность которой подтверждается не только официальной регистрацией, но и рядом выпущенных в свет книг и авторитетным изданием "Академические тетради", в которых считают за честь публиковаться серьёзные учёные, в том числе и имеющие высшие академические звания.

Опубликовано в юбилейном сборнике "Человек — Искусство — Общество". М., 2005.

М. Поляков. Ю. Борев и его творческая деятельность