Образ бабочки-подёнки «кагэро» – один из символов быстротекущей жизни в японской литературе эпохи Хэйан (794–1185). Жизнь, как бы долго она ни тянулась, традиционно воспринималась японским аристократическим кругом в буддийском ключе – как сон, как мираж. Ключевым определением к понятию «мир» было «то ли есть, то ли нет». Вторжение мира в жизнь человека могло обернуться как любовным приключением, так и смертельной болезнью близкого, как повышением по службе, так и опалой и ссылкой. Наиболее обобщенное отношение к собственной жизни и судьбе оказывалось эстетизированным, элегическая печаль (яп. «аварэ») как флером покрывала все неровности жизненного пути, помогала сглаживать трагические переживания.
Одно из главных произведений «женского потока» эпохи Хэйан названо «Кагэро никки» – «Дневник бабочки-подёнки». Это описание 20-летнего периода (ок. 954 – ок. 974 гг.) жизни женщины из аристократической семьи; из текста мы узнаем о ее жизни в родительском доме, сватовстве, а затем замужестве с нелюбимым ею Фудзивара-но Канэиэ, жизни с ним; рождении сына Митицуна; болезни и смерти матери; отношениях с отцом и Канэиэ. Этот дневник – свидетельство типичных чувств и умонастроений социального слоя высшей аристократии, смысл которых заключается в формуле: «Ты живешь, только когда умираешь». Получается, что ты, пользуясь терминологией Мандельштама, жизняночка только тогда, когда ты умиранка. Трагизм жизни, переосмысленный в эстетическом ключе, – вот то, что объединяет японских аристократов и русского поэта. Мандельштам уловил трагическую для каждой остро переживающей жизненные перипетии души необходимость сочетания савана с флагом. Он недвусмысленно заявил об опасности разделения с первоосновой жизни. Век-волкодав только и ждет наброситься на беззащитное трепыхание поэтической души. «Silentium» – идеал поэзии, слитой с восторгом жизни.

Она еще не родилась,
Она и музыка и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь <...>
Да обретут мои уста
Первоначальную немоту,
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста.
Останься пеной, Афродита,
И слово в музыку вернись <...>

Утверждать красоту изначальной неотделенности от первоосновы жизни возможно только словом Поэта. И в этом – трагический парадокс его жизни, закончившейся во владивостокской пересылке.