Оригинальный метод, использованный докладчиком при анализе «Восьмистиший» Мандельштама, позволяет не только раскрыть смысл художественных образов его лирики, но и обратить внимание на интересный момент, связанный с известным феноменом отечественного фольклора.
Стихотворение «О бабочка, о мусульманка» трагично по своему содержанию. Если следовать содержанию образов, автор говорит о смерти: тут и «разрезанный саван», и «умиранка», и вновь саван – теперь уже «флагом развернутый», – и заключительное «боюсь», подчеркивающее тему рока, закономерной, но ужасной неизбежности. Да, в стихотворении присутствуют и слова с положительной коннотацией. Например, «жизняночка». Но разве может эта «жизняночка» противостоять бескрайности белого савана?! Уменьшительно-ласкательный суффикс «очк» создает оттенок хрупкой слабости, а в соседстве с более твердой и грубой «умиранкой» это слово и вовсе начинает ассоциироваться с чем-то откровенно бессильным. Смыслы намеренно страшны! Казалось бы, после прочтения должно возникнуть ощущение тоски и полной безысходности. Однако этого не происходит, и, более того, интонация транслирует некий порыв, устремленность вверх, к синему небу, к простору: будто бабочка, играя, порхает с цветка на цветок. В выступлении было убедительно показано, что звуковая партитура стихотворения является мажорной, об этом свидетельствуют звуковые ряды.
Такое художественное явление мне напомнило древний пласт духовных стихов о Страшном суде. Трагичное повествование о конце земной жизни и мучениях, которые, скорее всего, ожидают душу за гробом, исполняется весело и непринужденно, чуть ли не с ликованием. Когда я поинтересовалась у Полины Терентьевой – исследователя духовных стихов, кандидата искусствоведения, – с чем связана подобная манера исполнения, она ответила мне, что «у нас существует упрощенное восприятие музыки: радостное – обязательно в мажоре, а грустное – в миноре. Но музыкальные средства выразительности более разнообразны, и иногда парадоксальное сочетание дает больший эмоциональный всплеск. Зачастую песни трагичные поются легко, свободно и непринужденно. Восприятие страшного события передается без паники, без усиленных эмоций, что создает в песне особое надмирное спокойствие».
Вот и получается, что в ткани произведений жизнь и смерть причудливо переплетаются. Одно рождается из другого. Форма и содержание стихотворения взаимно дополняют друг друга. О диалектической связанности двух начал – материи и формы, идеальной сущности вещи, писал и Аристотель. Тем самым художественная система стихотворения соответствует общим принципам устройства мироздания, и Мандельштам чутко улавливает и передает, как зарождается вечная жизнь, скрытая за «белым саваном» слов.