Мы все свидетели того, что мир переживает смертельную борьбу противоположных убеждений, как между государствами, так и внутри многих государств, так и внутри семей. Это ожесточенные поиски справедливости, когда потеряны и забыты всеобщие понятия добра и зла. И, видимо, не случайно, в такие времена обращение к произведениям У. Шекспира.
«Венецианский мавр» — только ли это трагедия ревности?

Заповедь справедливого судопроизводства

Когда перечитывала эту трагедию, не давала покоя общепринятая точка зрения, что это про ревность. Попыталась разобрать, чем в шекспировские времена была Венеция с ее историей и чем была Мавритания с ее историей. В самом названии трагедии мне читался парадокс, что-то вроде «мусульманский православный» или «шаман-коммунист». Несовпадение истории рода, воспитания и выбранной судьбы.
Аксессуар трагедии — платок как подтверждение прошлой, другой жизни: «Он из волокна с магическими свойствами. Сивилла, прожившая на свете двести лет, крутила нить в пророческом безумье. Волшебная, таинственная ткань окрашена могильной краской мумий». По смыслу этих слов и по тому, как они сказаны, можно судить о многом. О глубоких родовых корнях, об интеллекте Отелло и о тайных знаниях, которые не помешали ему купиться в три дня на грубый оговор. И сразу: «Прощайте, пернатые войска…» Полагаю, что в такой стране, какой была Мавритания в эту эпоху, место женщины было определено как собственность мужа, и, несмотря на служение Республике, вся система глубинных понятий и образа жизни Отелло оставалась феодальной. История с трагическим аксессуаром, платком, служит для меня поводом для многих догадок и решений.

Суды как красная нить произведения

Суд первый. Дворец дожей. Зал совета. Ночное время. Отелло предлагает позвать, как свидетеля, Дездемону. «Пошлите в арсенал. Пускай она сама даст показанье». Показанье выслушали и Отелло оправдали, несмотря на обвинение высокопоставленной персоны, отца Дездемоны, Брабанцио. Акт справедливости. Демократия.
Суд второй. «Черен я», «Я изрублю ее на мелкие кусочки! Обманывать меня!». По наговору. Не выслушав оправдания. Не допустив свидетеля, благородный мавр казнит возлюбленную супругу. В тайне. Без снисхождения.
Эмилия: «Словечко только, генерал!» —
Дездемона: «Дай эту ночь прожить! Одну минуту!».
Самосуд.
Суд третий. «Я жертву чести приносил, как думал» Казнь самого себя.
Отелло: «Прибавьте к сказанному…В Алеппо турок бил венецианца, и поносил сенат. Я… заколол... Вот так».
Суд над собой. Тяжкий грех — самоубийство.
Суд четвертый.
Лодовико: «Вам, господин правитель, отдаю судить злодея. Выберите кару, назначьте день и совершите казнь». Еще суда и следствия не было, а слово сказано: казнь.

Произвол

Исходя из структуры текста, нащупываю, вокруг чего крутятся основные события. И нахожу все больше и больше фактов, примет и действий, которые позволяют мне утвердиться в своих предположениях.
Для меня речь идет о свободе, для себя и для всех. В человеческой истории тьма эпизодов борьбы за свободу. Когда, завоевав эту желанную свободу, человек, добившись ее через насилие, страдания и кровь, становится владельцем этой свободы, как он ее понимает. Когда свое понимание он считает единственным и единым для всех. Вот тут-то изнутри и толкается древнее рабство: страх, ревность, злоба и коварство. А внутренняя свобода юной венецианки Дездемоны, имя которой переводится, как «злосчастная» в этой ситуации, обречена. Большинство персонажей трагедии в какой-то момент опутаны рабством. В финале мы видим предсмертный всплеск правды-свободы у Эмилии. Она, как многие, как и ее госпожа, расплачивается смертью за эти минуты.
Чехов говорил о «выдавливании из себя раба». Это и есть вечная тема трагедии с древних времен, где есть тысяча поворотов, водоворотов и бурунов в сознании героя в поисках правды и справедливости. Вот что говорят и эти суды и осуждения.
Тогда как «трагедии ревности» является прекрасной почвой для драм, мелодрам и великих комедий Мольера.

Фестиваль исповедей и нарушения заповедей

Яго: «Допущенье, что Яго обнимал мою жену, мне внутренности ядом разъедает». Он говорит это задолго до того, как спровоцировал ревность правителя Кипра, Отелло.
Отелло: «Ты перед сном молилась, Дездемона? Не будь клятвопреступницею…», «Сейчас же исповедуй все грехи. За эту ложь ее сожгут в геенне!»
Дездемона: «...Я к Кассио питала только то, что чувствовать нас заповеди учат». Часто действующие лица трагедии ссылаются на заповеди, которые еще чаще нарушают, и судят друг друга, нарушая еще одну заповедь.

Финальная исповедь Отелло. Преступление и наказание.

Не убий, не укради, не лги, не прелюбодействуй, не сквернословь, не завидуй, не гордись, не гневайся, чти родителей своих, не богохульствуй. Все эти заповеди поминаются персонажами трагедии, которые постоянно их нарушают. Вечная тема: поиски справедливости в мире, где справедливость у каждого своя и суд у каждого свой. Эти противоречия обостряются, становятся непреодолимыми, и, наконец, смертельными. Это было во все времена, это, в жесточайших формах, мы наблюдаем и в наши дни.

P.S. Не могу не отметить богатство речевой партитуры трагедии. Вся гамма тонов, тембров, ритмов, интонаций, громкости от глубокого тяжелого нижнего регистра Мавра до светлого легкого звучания голоса Дездемоны. Не могу не услышать пульс действия в развития и изменении этих элементов.
Великие классики, как мы наблюдаем, слышали свои произведения, прописывали их речевую партитуру и великие режиссеры расшифровывают и осуществляют ее звучание каждый по-своему. Но это уже тема следующей статьи.