Вводные замечания

Соотношение религии и политики, духовной и светской власти – тема поистине неисчерпаемая, порождавшая различные истолкования в разные культурные эпохи. Взаимоотношение религии и демократии – одно из ее современных проявлений, уходящее своими корнями в идеологию Просвещения. Ведь, как известно, именно европейские просветители в семнадцатом и восемнадцатом веках сформулировали принцип отделения религии от государства и тем самым положили начало стремительному распространению республиканской формы правления в последующих двух столетиях по всему миру.
В русской религиозной мысли Нового времени демократическая организация власти не нашла горячих сторонников. Ни Петр Чаадаев, ни ранние – а тем более поздние – славянофилы, ни даже Вл. Соловьев в итоговый пост-теократический период своего творчества не провозглашали республиканскую форму правления идеалом политического мироустройства. В двадцатом веке многие религиозные мыслители, воспитанные в традициях российского авторитаризма, подвергали резкой критике современные им европейские демократии.
С одной стороны, эти критические замечания были направлены против конкретного воплощения республиканских принципов в европейских странах и, особенно, против целесообразности их применения в России. Вот что писал, к примеру, один из российских мыслителей, Иван Ильин о перспективах отечественного народовластия: "Демократия может быть уместна, целесообразна и политически оправдана в одних государствах, и может быть совершенно неподходяща, прямо гибельна в других... [Н]ет "единого государственного строя", который был бы "наилучшим" для всех стран и народов... "демократия" совсем не есть легко вводимый и легко устраняемый режим. Напротив – труднейший..."
Демократия предполагает исторический навык, приобретаемый народом в результате долгого опыта и борьбы; она предполагает в народе культуру законности, свободы и правосознания; она требует от человека – политической силы суждения и живого чувства ответственности. А что делать там, где всего этого нет?
С другой стороны, некоторые из них, например, такой крупный религиозный философ, как Николай Бердяев, атаковали саму идею демократии. В одном из своих ранних этюдов под названием "Демократия, социализм и теократия" Бердяеев выдвинул следующие доводы против "духовных первооснов" народовластия. Во-первых, писал он, этот политический строй есть порождение критической, а не органической эпохи. Он носит чисто формальный характер и равнодушен к добру и истине. Народовластие, развивал свой тезис Бердяев, знает только формальный принцип волеизъявления, которым дорожит превыше всего и который ничему не хочет подчинять. Демократия безразлична к направлению и содержанию народной воли и не имеет в себе никаких критериев для определения истинности или ложности направления, в котором изъявляется народная воля, для определения качества народной воли. Демократия… терпима, потому что она индиффирентна, потому что потеряла веру в истину, бессильна избрать истину.
Всеобщее голосование, подсчет голосов, по мнению Бердяева, – чисто механическая процедура, вовсе не обеспечивающая владение истиной, поскольку люди, ратующие за правое дело, зачастую находятся в меньшинстве.
Во-вторых, продолжал он, поскольку демократия равнодушна к истине, она носит секулярный характер, и, следовательно, противоположна всему сакральному обществу... Истина сакральна, и общество, обоснованное на истине, не может быть исключительно секулярным обществом. [Светская же демократия] хочет политически устроить человеческое общество так, как будто Истины не существовало бы, это основное предположение чистой демократии.
Были мыслители в России, современники и оппоненты Бердяева, которые защищали идею демократии от подобной критики. Один из крупнейших русских философов двадцатого столетия, Николай Лосский, к примеру, написал ряд статей, в которых опровергал оба предположения, выдвинутые Бердяевым. Будучи сам сторонником "органического мировоззрения" и развивая свою философскую систему "иерархического персонализма", Лосский отмечал: "Иерархический персонализм есть учение о монархическом строении Вселенной. Однако этот онтологический монархизм совсем не похож на политический монархический строй человеческого общества. Наоборот, – продолжал Лосский, –
по мере усложнения жизни и возрастания дифференциации общества, по мере усовершенствования техники государственного управления и законодательства верховная власть все более и более отчетливо принимает характер сверхчеловеческого единства, что и выражается или в ограничении власти монарха или в установлении республиканской формы правления... именно чистота следования монархическому принципу строения вселенной требует в государственной жизни соборного строя власти".
Отвечая на критические замечания о несовместимости "формальной демократии" и "органического устроения общества", Лосский также не обходит стороной и другие доводы ее оппонентов – о нивелировании личности и преобладании релятивизма в демократическом обществе. Ведь, согласно бердяевской концепции, релятивизм демократии, выведение истины путем механического подсчета голосов напрямую связаны с нивелированием человеческой индивидуальности и засильем "формального равенства" или духовного усреднения. Вот что пишет об этом сам Бердяев: "Демократия индивидуалистична по своей основе, но по роковой своей диалектике она ведет к антииндивидуализму, к нивелированию человеческих индивидуальностей. Демократия – свободолюбива, но это свободолюбие возникает не из уважения к человеческому духу и человеческой индивидуальности, это – свободолюбие равнодушных к истине".
Лосский в этом вопросе снова занимает противоположную позицию. На его взгляд, демократическая республика, не будучи абсолютным идеалом политического устройства, все же является такой формой правления, "которая в сложном дифференциированном обществе с высоко развитой человеческой личностью более совершенна, чем абсолютная монархия". "Поскольку [же] демократия открывает поприще для свободной борьбы за истину, она облегчает выработку... гармонического синтеза" различных точек зрения, приближая нас к отысканию и утверждению этой истины.
Спор этот между сторонниками и противниками демократии продолжается и поныне – в России, да и во всем мире. Нас в этом споре особенно интересует соотношение демократии и религии, уяснение взаимосвязи между которыми, на наш взгляд, нужно начинать с рассмотрения вопроса о существе самой религии.

Зачем нужна религия?

В девятнадцатом и двадцатом столетиях западные ученые предложили ряд гипотез, призванных объяснить сущность и происхождение религии. Многих из них не устраивало традиционное христианское понимание религии как формы общения между Богом и человеком, в результате которого люди обретают духовное спасение. Действительно, обращение к таким трансцендентным категориям, как Абсолют, бессмертие души, райское блаженство, хотя и давало ободряющие ответы на запросы человеческого духа, мало что проясняло в прагматической, посюсторонней пользе религиозного опыта. Новые теории стремились объяснить религию, исходя из общественной практики, а некоторые даже отказывали ей в собственном положительном содержании и сводили религиозную сферу к иным формам человеческой деятельности – экономической у Маркса, социальной у Дюркгейма, психологической у Фрейда и т.д.
Существует, однако, еще один, не менее традиционный взгляд на веру, объясняющий ее неистребимость и практическую полезность в любом человеческом сообществе без отсылки к непонятным для людей сверхприродным силам. Согласно ему, прагматическая ценность религиозных верований – в том, что они воспитывают нравственные качества в человеке и таким образом стимулируют моральный прогресс человечества.
Связь между верой и моралью – очевидна и всем известна. Моральные нормы, кодекс нравственности – это то, что сближает все религии. Разумеется, каждая конкретная религия, поскольку она возникает в особой социально-культурной среде и адресована людям, находящимся на определенной стадии морального развития, имеет свое отличительное религиозно-моральное учение. Если мы учтем к тому же, что религии развиваются столетиями и даже тысячелетиями, и морально-этическое зерно религиозной доктрины за это время обрастает всевозможными дополнениями, объяснениями, толкованиями, богословскими теориями и философскими спекуляциями, то неудивительны и глубокие различия, объективно существующие между различными религиозными системами и проявляющиеся как в теории, так и на практике.
Взаимоотношения между религией и моралью, вообще, сложны и неоднозначны. Мы знаем из истории, что сакральное устройство общества вовсе не гарантирует высокоморального поведения его членов, в том числе и религиозной элиты, которая призвана олицетворять его нравственные идеалы. Наиболее яркий тому пример – католическая теократия в средневековой Европе – период в истории Христианской церкви, который ассоциируется у людей с инквизицией, крестовыми походами, индульгенциями и тому подобными свидетельствами прямого отхода церковных иерархов от учения Христа.
Известно нам и то, что моральная сфера имеет свое собственное содержание, которое не сводится к религии и может быть выражено независимо от нее. В подтверждение данного положения сошлюсь на авторитет древнекитайского мыслителя Конфуция. Согласно учению этого, по выражению одного российского ученого, "отца философии", следование моральным нормам само по себе добродетельно вне зависимости от практических результатов, а также небесного поощрения или наоборот наказания. Из философов Нового времени наиболее последовательно сходный подход был развит Иммануилом Кантом, сформулировавшим принцип автономности и универсальности человеческой морали.
Парадоксальность во взаимоотношениях между религией и моралью наблюдаем мы и в повседневной жизни. Далеко не всякий верующий, увы, может служить образцом высокой нравственности. В то же самое время по-настоящему нравственный человек – особенно в наши запутанные дни – вовсе не обязательно состоит формальным членом той или иной конфессии. Скажу более – нравственный безбожник, на мой взгляд, предпочтительнее верующего имморалиста, поскольку приоритет веры над моралью значительно более опасен, нежели мораль, отделившая себя от религии. Религиозный фанатизм, полагающий, по удачному выражению Л.Н. Митрохина, что "если Бог есть, то все позволено", являет собой наиболее радикальную идеологию, разрушительную силу которой не в состоянии остановить ничто, ибо она взывает к религиозным чувствам и надежде на спасение в потустороннем мире. В этом смысле надо признать, что нынешняя конфронтация между цивилизацией Запада и мусульманским терроризмом, чревата бóльшими бедствиями, нежели противостояние между США и СССР во времена холодной войны.
Принимая во внимание все эти значительные оговорки, повторю все же, что религия и мораль нераздельны. Поясню, что я имею в виду, на простом примере. Религию можно сравнить с почвой, а мораль – с брошенными в нее семенами. Из семян вырастают цветы. Они бывают разные – с большими бутонами или поменьше, с красивыми лепестками или не очень. Если цветы срезать и поставить в наполненную водой вазу, то они все равно расцветут, но вскоре же и завянут. В любом случае, без изначальной почвы они никогда не появятся на свет, поскольку семя, брошенное, как говорится, на асфальт, побегов не даст.
Сходным образом обстоит дело и с религией. Религиозные верования служат почвой для произрастания семян нравственности, заложенных в душах людей. Духовные побеги, разумеется, будут неодинаковыми в различные периоды и у разных народов. Ничего удивительного нет и в том, что моральные нормы продолжают влиять на поведение людей и в случае гонений на религию или даже практически полного ее запрета, как это произошло в Советском Союзе. В подобном случае функции религии замещают другие структуры. В СССР эту роль выполняла коммунистическая партия, чья идеология включала знаменитый "моральный кодекс" строителя коммунизма. Однако предпринимаемые партократией усилия глубинного воздействия на народ не оказали. Поэтому весьма нетрудно было предположить, что произойдет в России после краха Советской диктатуры. В последовавшем "моральном одичании" и разграблении страны винить можно кого угодно. Смысл же происходящего – в том, что оторванный от религиозной почвы народ, как и поставленный в вазу с водой цветок, неминуемо зачахнет. Если у людей, особенно тех, что составляют элиту общества, нет духовно-нравственных ориентиров, то не поможет ничего – ни коммунизм, ни капитализм, ни монархия, ни демократия. Массовое же возрождение нравственности возможно только через обращение к вере. Однако обращение это должно быть реальным и глубоко прочувствованным, а не поверхностным и показным. Религия призвана быть не целью, а средством к духовно-нравственному подъему общества. В противном случае она превратится в очередной маскарад, скрывающий подлинные лица людей, и при надобности может быть легко отброшена, как это и случилось в Советский период российской истории.

Религия и государство

Одним из ключевых принципов современных западных демократий является постулат об отделении религии от государства. На практике он означает как минимум три вещи. Во-первых, религиозные организации не имеют права голоса в государственных законотворческтх процедурах. Во-вторых, законодательные органы государства, со своей стороны, не имеют права издавать законы, поощряющие одни и запрещающие другие религии. И в-третьих, государство не имеет права вмешиваться в частную жизнь граждан, а их религиозные верования (или отсутствие таковых) не должны служить препятствием или, наоборот, поводом к назначению на государственную должность.
Размежевание между религией и государством, между частной и публичной сферами, несмотря на несомненную пользу, однако, никогда не может стать полным и окончательным по вполне очевидной причине. Частная жизнь индивидуума в определенной мере всегда является частью общественной сферы, поскольку общество из таких индивидуумов и состоит. Попытки свести личную сферу к минимуму и поставить ее под контроль государства приводят к крайностям тоталитаризма. Полная же изоляция частной сферы от влияния общества ведет к крайним проявлениям индивидуализма. Тут важно, на мой взгляд, найти некий срединный путь, а именно, сбалансировать общественный и частный интерес, и определить меру вторжения государства в частную жизнь граждан.
Показательно в этом смысле дело Рейнолдса против Соединенных Штатов, имевшее место в 1878 году и сформировавшее юридический прецедент во взаимоотношениях государства и религии в США. Вот что пишет об этом Джулия Корбетт в своей книге Религия в Америке: "В деле Рейнолда против Соединенных Штатов (1878) Рейнолдс утверждал, что закон, запрещающий жениться более, чем на одной женщине, в то же самое время ограничивает его религиозную свободу, поскольку он является членом религиозной общины, которая эту практику отстаивает. Верховный суд не согласился с Рейнолдсом. В своем поворотном решении суд посчитал, что в поправке о свободе религии речь идет о религиозных верованиях, но не обязательно о действиях, которые вытекают из этих верований. Он постановил, что "действия, которые являются нарушением общественных обязанностей или представляют угрозу для благопорядка" не могут быть признаны законными, даже если они предпринимаются во имя религии.
Примечательно, что в деле Рейнолдса речь шла не о сектантских, анти-общественных действиях, не о насилии, которое представляет очевидную угрозу для общественного спокойствия и порядка, а о многоженстве – одной из форм семьи, до сих пор практикующейся в некоторых мусульманских странах. Вопросы семьи и брака, вообще, являются ключевой проблемой, подчеркивающей не разделение, а наоборот сопряжение религии и государства. С одной стороны, институт брака имеет религиозно-нравственную основу и призван регулировать взаимоотношения между супругами с позиций норм морали. С другой стороны, семья – это первичная ячейка общества, и юридические права супругов, включая наследование имущества, налогообложение, страхование и т. д., регулируются государством.
Именно когда дело касается семьи и брака, выясняется, что формально отделенная от государства религия на самом деле неразрывно с ним связана. Взаимоотношения между религией и государством в определенном смысле схожи с взаимосвязью между пространством и временем. В повседневной жизни ею можно пренебречь, но при определенных условиях, а точнее скоростях, пространство и время непосредственно влияют друг на друга. Аналогичным образом дело обстоит и с религией и государством, истинная взаимосвязь между которыми обнажается при определенных (как правило, кризисных) состояниях общества.
Фактически проигнорировав формальное разделение между религией и государством и выступив в защиту христианской формы брака – моногамии, решение Верховного суда США в деле Рейнолдса в очередной раз это подтвердило. Во второй половине двадцатого столетия проблемы семьи и брака вновь оказались в центре внимания американцев – в этот раз в связи с требованиями гомосексуалистов. Сторонники гомосексуальной семьи, стремящиеся к ее узаконению, представляют свои цели как продолжение борьбы за права человека. Некоторые противники гомосексуальных браков призывают к тому, чтобы различать между религиозным супружеством и гражданским союзом.
Они считают, что гомосексуальные партнерства, а не браки должны быть признаны государством наравне с гетеросексуальными. С одной стороны, эта мера успокоит верующих, большинство которых отрицательно относится к гомосексуализму. С другой, говорят они, – обеспечит равные права гомосексуальным и гетеросексуальным парам.
Позиция эта вполне в духе классического разделения между религией и государством, и она, как и дело Рейнолдса, обнажает всю опасность доведения его до логического финала. В иудейско-христианской традиции гомосексуализм считался греховным и был запрещен. Однако если религия с ее моральными установлениями отделена от государства, то почему бы не пересмотреть общепринятые, но, вполне возможно, устаревшие нормы поведения? Почему бы не узаконить различные "сексуальные ориентации" и не предоставить равные права наряду с гомосексуалистами многоженцам и членам "групповой семьи"? Почему бы не легализовать проституцию? Если последовательно проводить принцип отделения государства от религии и сопутствующей ей морали, то такому процессу моральной деконструкции не будет конца.
Однако повторю снова, что полное их разделение в принципе невозможно. Мораль – это та точка пересечения, где религия и государство сходятся, где они имеют общий интерес. И религиозные законоположения, и государственные институты власти призваны обеспечить стабильное и прогрессивное развитие общества, которое невозможно без соблюдения членами этого общества определенных моральных норм. Религия выполняет эту задачу, воздействуя на душу человека, вселяя в него веру в потусторонний мир и побуждая добровольно подчиняться нормам нравственности. Государство же переводит язык морали в систему правовых норм и законов, которые вынуждают людей воздерживаться от нежелательных для общества поступков, поскольку те повлекут за собой наказание. Если государственные органы в своей законодательной деятельности будут игнорировать моральные правила и уравняют в правах законопослушных граждан с преступниками, то такое государство неминуемо и в скором времени развалится. Государство не может быть отделено от морали, а, следовательно, в конечном счете и от религии.
Более того, сила влияния религии на членов общества обратно пропорциональна мере воздействия на них со стороны государственных органов. Чем более люди проникаются верой и следуют религиозно-нравственным нормам поведения, тем меньше надобности в судах, тюрьмах, исправительно-трудовых колониях и подобных им принудительных учреждениях. И наоборот, чем сильнее разочарование в религии, тем чаще будут возникать беспорядки, восстания, революции, войны и т. д. Поэтому не так сложно было предположить, что атеистическое государство неизбежно превратится в жесточайшую диктатуру. А как еще удержать людей в рамках порядка и законности? Когда Бертрана Рассела однажды спросили, почему к власти в СССР пришел Сталин, он посоветовал перечитать "Братьев Карамазовых" Достоевского и подумать, как можно управлять такими людьми.
Основатель коммунизма Карл Маркс был совершенно прав, когда утверждал, что религия обеспечивает общественный порядок, сдерживает социальный протест и недовольство, и что освобождение от "религиозных пут" высвободит революционную энергию масс. Не прав он был в том, что общество может быть высоконравственным, не прибегая к помощи религии. И втройне не прав был Маркс, полагая, что наступит эпоха в истории человечества, когда люди станут настолько морально дисциплинированы и сознательны, что смогут отказаться не только от религии, но и от государства. Бесклассовое коммунистическое общество будущего – очередная и очевидная утопия. Люди – не ангелы, и, как известно из истории, весьма немногим удается достичь святости. Причем, каждое последующее поколение начинает с нуля и сталкивается с проблемой морального совершенствования заново. Так что и в грядущем на существенные перемены рассчитывать не приходится. А без религиозного воспитания и принуждения со стороны государства люди просто начнут преследовать свои личные интересы. Начнется "война всех против всех", и такое общество рано или поздно погрузится в хаос. Тут не поможет ни "отсутствие эксплуатации человека человеком", ни моральный кодекс строителя коммунизма, ни любые другие благие лозунги и призывы.

Государство и демократия

Теперь, когда мы определили наше понимание общественной функции религии и ее взаимоотношения с государством, можно вернуться к первоначальному вопросу о связи религии с демократией. В чем существо и непреходящее значение демократической формы правления? Заключается оно, на мой взгляд, в ограничении абсолютной власти правителя-автократа. Все остальные атрибуты современных демократий, а именно, выборность руководителей, разделение исполнительной, законодательной и судебной ветвей правления, отделение религии от государства – хотя и являются безусловно важными, однако служат лишь средством к достижению этой главной цели. Демократическая республика прогрессивнее абсолютной монархии не потому, что противопоставляет "волю народа" суверенной мощи государя, а потому что лишает претензий кого бы то ни было на абсолютную власть. В конце концов, как справедливо замечал Бердяев, мнение большинства не обязательно совпадает с истиной, которой может владеть всего лишь один человек. Но ограничение абсолютной власти само по себе не безразлично к достижению истины и торжеству добра, поскольку отражает моральный прогресс человечества и более справедливую организацию человеческого сообщества.
Надо сказать, что человек по природе своей двояк. В своих сознательных, разумных устремлениях он старается следовать нравственным нормам и согласовывать свои поступки с интересами общества. В жизни же подсознательной он отягощен эмоциями, полученными в наследство от животного мира, с которым его связывает общий эволюционный процесс. Подсознание тянет человека к удовлетворению эгоистических желаний, пусть даже и в ущерб остальным членам общества. Среди обильного многообразия этих примитивных страстей основатель психоанализа Зигмунд Фрейд различал два ключевых влечения – жажду сексуального наслаждения, ведущую к воспроизведению потомства и продолжению рода, и волю к власти, обеспечивающую выживание сильнейшего индивида. Бессознательным в человеке управляют порыв к наслаждению и насилию, Жизни и Смерти – две "первичные силы" во Вселенной, которые сам Фрейд вслед за греками определял как Эрос и Танатос.
Согласно венскому психоаналитику, творчество культуры неразрывно связано с трансформацией или "сублимацией" творческой личностью своих бессознательных импульсов-инстинктов. Иными словами, культурный прогресс человечества напрямую зависит от сознательного ограничения сексуальных и властолюбивых позывов. Первое достигается посредством института брака; второе – при помощи государства.
Можно сказать поэтому, что переход от многоженства к единобрачию, а также от автократии к демократическим формам правления свидетельствует о культурном возмужании человеческого рода. Демократия вовсе не равнодушна к добру и истине, как полагал Бердяев. Напротив, неуклонный рост демократических государств во всем мире за прошедшие несколько столетий означает, несмотря на сопряженные с ним многочисленные и неизбежные проблемы, продвижение вперед на пути к добру, а, значит, и к истине. Связана демократия и с религией, поскольку вера и культ закладывают основы для последующего культурного строительства, одним из зрелых достижений которого сама демократия и является.
Вовсе неудивительно поэтому, что одно из самых древних отвержений абсолютистской власти и монархии мы находим в Библии, – а точнее в Ветхом Завете, этом средоточии иудео-христианской веры и традиции единобожия. Надо заметить, что один из российских мыслителей-эмигрантов Георгий Федотов как раз и выводил идею демократии из ветхозаветного наследия, а не из ее воплощения в Древней Греции и Риме. В своей статье "Основы христианской демократии" Федотов противопоставляет наследственную власть монарха времен древнееврейского Царства и харизматическую силу народных вождей эпохи Судей. Неформальный авторитет этих духовных лидеров, по мнению Федотова, и лежит в основе народно-религиозной демократии, поскольку "смысл и призвание демократии [заключается] в высвобождении личностной харизмы власти".
Как уже было отмечено, на наш взгляд, существо и значение демократии состоит в ограничении абсолютной власти правителя, и подтверждение этому можно найти, также обратившись к библейской эпохе Судей. По данным современной библеистики, длилась она около 150 лет, примерно с XII по X вв. до н. э. Эпоха Судей в истории древнееврейского народа началась с овладения иудеями, которых возглавлял преемник Моисея Иисус Навин, землей древнего Ханаана. А закончилась она созданием древнееврейской монархии и воцарением на трон Саула, а затем Давида, сделавшего Иерусалим столицей объединенного Царства (около 950 до н. э.).
На протяжении этих нескольких столетий власть у иудеев принадлежала племенным вождям, которых называли Судьями. Восставая из народной среды, они призваны были творить Божий суд, а именно, избавлять своих соплеменников от рук врагов. Вот как описывает Библия этих духовных сподвижников: "И воздвигал (им) Господь судей, которые спасали их от рук грабителей их; но и судей они не слушали, а ходили блудно вслед других богов и поклонялись им (и раздражали Господа), скоро уклонялись от пути, коим ходили отцы их, повинуясь заповедям Господним... Когда Господь воздвигал им судей, то Сам Господь был судьею и спасал их от врагов их во все дни судьи: ибо жалел их Господь, слыша стон их от угнетавших и притеснявших их. Но как скоро умирал судья, они опять делали хуже отцов своих, уклоняясь к другим богам, служа им и поклоняясь им".
В то весьма отдаленное от нас время монархия была наиболее распространенной формой правления среди народов мира. Люди поклонялись монарху, как наместнику Бога на земле. В древнем Китае, например, считалось, что император правит своими подданными в согласии с "волей небес". А в древнем Египте фараоны были первосвященниками и почитались как сыновья бога солнца, т. е. соединяли в своем лице как светскую, так и религиозную власть. Поскольку монархия была повсеместно распространена, то, как свидетельствует Библия, пришло время, когда старейшины Израиля решили ввести эту форму правления и у себя. Они стали просить Судью Самуила, чтобы он рукоположил им на трон правителя. Самуил в ответ возразил, что по библейскому завету над Израилем есть только один царь – сам Бог. А, значит, никто из людей не может обладать абсолютной властью, т. е. соперничать со Всевышним. "И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними". Самуил снова попытался вразумить иудеев, описав "им права царя, который будет царствовать над ними": "[С]ыновей ваших он возьмет, и приставит их к колесницам своим и сделает всадниками своими... И дочерей ваших возьмет, чтоб они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы. И поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет, и отдаст слугам своим... И рабов ваших, и рабынь ваших, и юношей ваших лучших, и ослов ваших возьмет, и употребит на свои дела... и сами вы будете ему рабами. И восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе; и не будет Господь отвечать им тогда".
Закончилась история эта, как известно, помазанием на царство Саула. Однако, даже воцарившись на троне Саул не получил всю полноту власти, поскольку не мог быть первосвященником. Разграничение между религиозной и политической сферой позволяло сдерживать полномочия иудейского царя, который, как и прочие единоверцы, обязан был соблюдать Моисеев закон, а, значит, подчиняться служителям культа, этот закон охраняющим. Удержался на троне Саул недолго, поскольку правило это нарушил. Перед началом одной из битв, не дождавшись Самуила, он самолично вознес жертву всесожжения. Вот как описывает библейский автор последовавший конфликт между религиозной и светской властью: "Но едва кончил он возношение всесожжения, вот, приходит Самуил; и вышел Саул к нему навстречу, чтобы приветствовать его. Но Самуил сказал: что ты сделал? Саул отвечал: я видел, что народ разбегается от меня, а ты не приходил к назначенному времени; Филистимляне же собрались в Михмасе; тогда подумал я: "теперь придут на меня Филистимляне в Галгал, а я еще не вопросил Господа"; и потому решился принести всесожжение. И сказал Самуил Саулу: худо поступил ты, что не исполнил повеления Господа, Бога твоего, которое было дано тебе; ибо ныне упрочил бы Господь царствование твое над Израилем навсегда. Но теперь не устоять царствованию твоему; Господь найдет Себе мужа по сердцу Своему, и повелит ему Господь быть вождем народа Своего, так как ты не исполнил того, что было повелено тебе Господом".

Заключение

Мы выяснили, что существует глубинная связь между религией и демократией, между иудейским единобожием и ограничением автократической власти. Должны были пройти тысячелетия, прежде чем эта связь проявилась бы в реальных политических преобразованиях. Именно поэтому, как справедливо замечал Бердяев, все сакральные общества древности были недемократическими. И поэтому же не случайно, что на долю Христианства выпало осуществить демократизацию политической сферы. Демократии Нового времени вовсе не секулярны, как полагал Бердяев. Обратившись к опыту Древнеримской республики, города-государства в Италии в эпоху Возрождения вовсе не отвергли христианскую веру, а напротив, развили и укрепили ее. То же можно сказать и в отношении современных западных демократий. Как писал один из крупнейших русских мыслителей Серебряного века Сергей Булгаков: "[Х]ристианство утвердило непоколебимые основы всякого освободительного движения – идеал свободы личности. Идеал свободы личности и уважения человека к человеку и должен быть руководящей нормой христианской политики в области отношений как политических, так и экономических. – И далее: – [Х]ристианской формой правления по преимуществу является... федеративная демократическая республика, как это хорошо понимали в свое время английские диссиденты, эмигрировавшие в Америку".
Современные христианские богословы в России, наследники "либерального православия" Вл. Соловьева и его продолжателей, также указывают на проповеди Христа как на основу сформулированных в Новое время идей о неотъемлемых правах и свободах человека.
В добавление к этому заметим, что нужно отличать демократию как таковую от разнообразных форм, в которые она может быть облечена. Так, существует демократия прямая и опосредованная, парламентская и президентская, светская и религиозная. Примером последней может служить административная система, выработанная последователями одного из новых религиозных движений, Веры Бахаи.
Вера Бахаи была основана в середине девятнадцатого века персом Мирзой Хусейном Али (1817-1892), принявшим религиозное имя Бахаулла (по-арабски "Слава Божья"). Принципы этой религии отражают ее основную цель – глобальное объединение человечества. Основные черты грядущего миропорядка Бахаулла изложил в своих многочисленных сочинениях и, в особенности, в Наисвятой Книге – центральном своде законов нового откровения.
Организационная структура Веры Бахаи построена по принципу демократического централизма. Члены местных общин, достигшие 21 года, ежегодно выбирают девять представителей в местное Духовное собрание. Делегаты от местных округов – тоже раз в год – избирают девять членов национального Духовного собрания. Каждые пять лет члены национальных Духовных собраний всех стран выбирают очередной состав Всемирного дома справедливости. Всемирный дом справедливости расположен в городе Хайфа в Израиле и является верховным законодательным и административным органом религии. Он состоит тоже из девяти человек, которые принимают решения на основе консенсуса или, если таковой не достигнут, – простым большинством голосов.
Одно из значительных различий между Административной системой Бахаи и современными западными демократиями заключается в иной процедуре выборов. В религии Бахауллы запрещены выдвижение кандидатов и политическая агитация. Таким образом становиться невозможным оказывать давление на кандидатов и влиять на результаты выборов путем лоббирования и политических интриг. Вместо этого каждый бахаист имеет право избрать любого члена общины, если он считает его достойным руководства. Каждый голосующий подает список из девяти таких кандидатов, и после подсчета результатов голосования девять представителей, получившие наибольшее число голосов, избираются в Духовное собрание.
В одном из своих посланий, размышляя о преимуществах коллективного руководства над абсолютистским диктатом, основатель Веры Бахаи писал: "Одним из признаков зрелости мира станет то, что никто не согласится возложить на себя бремя царской власти. Не останется желающих нести бремя царской власти в одиночку. Таковой день станет днем, когда мудрость воссияет среди человеков".
Стремительное распространение республиканской формы правления за прошедшие двести лет свидетельствует вовсе не о кризисе религиозного сознания, а о его до сих пор скрытой мощи и влиянии. Несмотря на сегодняшние просчеты, потери и поражения, грядущий триумф демократии будет означать духовное возмужание человечества и станет основой для прекращения войн и установления долгожданного мира на планете.