В приветственном послании Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, направленном участникам круглого стола "Русская Православная Церковь и соотечественники в Европе: опыт и перспективы соработничества" (Брюссель, 21-22.06.2009), говорится: "Наши приходы являются не только средоточием молитвенной жизни соотечественников. Они также выступают в качестве центров общения на основе общей системы нравственных и культурных ценностей". Почти уже столетний опыт Русского Зарубежья позволяет сделать беспристрастный и однозначный вывод – именно православные храмы, а точнее сказать – приходы, стали самыми жизнестойкими центрами сосредоточения русской культурной жизни. Среди множества причин тому способствующих, можно назвать в качестве одной из главных способность, казалось бы такой консервативной по своей природе институции как Православная Церковь, усваивать местный опыт, не в последнюю очередь включая в себя и опыт иных культурных диаспор. Это обстоятельство особо отметил архиепископ Берлинско-Германский и Великобританский Марк (РПЦЗ) в своем докладе на XVI Международных Рождественских образовательных чтениях, в котором поделился не только "опытом, перенесенным в эмиграцию из родной страны", но "и новым опытом, приобретенным в странах рассеяния". Можно признать, что эта способность проявилась не одномоментно, как не одномоментно появились в Зарубежье и благоустроенные русские храмы. Был период частных квартир, гаражей и даже сараев. Но с появлением собственно храмов при них практически повсеместно стали возникать и приходские дома, в которых во всем ее многообразии сосредотачивалась культурная жизнь местной эмигрантской общины. При храмах возникали, в сущности, клубы русской культуры, имеющие свои библиотеки, архивы, воскресные школы, музеи, залы для собраний, вечеров и концертов. Приходские братства и сестричества регулярно устраивали всевозможные мероприятия, призванные не только внутренне сплотить общину, но и удовлетворить ее культурные интересы.

Разумеется, это был совершенно новый опыт. Ничего подобного, никаких аналогий нельзя увидеть в организации дореволюционных российских православных приходов. Теперь же часть русского этноса оказалась в совершенно иных социальных условиях, когда культурную среду и ее инфраструктуру пришлось воссоздавать заново. И русские храмы, как и храмы иных диаспор, стали нести ранее несвойственные им функции – стали местом общения, сохранения и передачи потомкам всего того, что мы вкладываем в понятие русская культура. При этом заранее следует оговориться, что под русской культурой нам видится не только понятие интегральное, включающее в себя все ее проявления, в том числе и откровенно секулярные, но и понятие мультинациональное. Именно мультинациональной изначально была и остается Русская Православная Церковь. Можно даже сказать, что многонациональность, как качество, по своей природе свойственное христианству, в русской эмиграции проявилось с особой силой: православные храмы и культурная жизнь их приходов привлекали к себе отнюдь не только представителей исконно православных народов, но и всех, кому оказалась дорога русская культура. Как знакомых с ней издавна (евреев, тюркские народы), так и коренных жителей мест рассеяния, пожелавших ощутить вкус этой культуры.
Указав на исключительно важную роль православных приходов Зарубежья в деле сосредоточения культурной жизни и сохранения национальных ценностей, нельзя обойти вниманием и монастыри. Из мужских – это, прежде всего, "русская Палестина Зарубежья" – Свято-Троицкий ставропигиальный монастырь в Джорданвилле (США), вобравший в себя традиции Валаамского монастыря и Почаевской лавры. Сильнейший центр притяжения огромного числа творческих людей русского Зарубежья, монастырь, на территории которого находится духовная семинария, исторический музей и прекрасная библиотека с синодальным архивом, в период т. н. "холодной войны" был практически единственным местом, где издавалась русская богослужебная и богословская литература. В силу особых условий существования здесь выходили во множестве и книги светских авторов. Журналы "Православная Русь" и "Православная жизнь", издаваемые монастырским Издательством преподобного Иова Почаевского (в конце Второй мировой войны типографское оборудование было вывезено в Джорданвилль из Карпат, куда оно попало из Почаевской лавры), ждали не только в зарубежных общинах, но и на Родине. Всеми возможными путями проникали туда монастырские издания, написанные живым, неказенным, великолепным русским языком.

Ограниченность во времени не позволяет подробнее остановиться на особом значении в Зарубежье женских монастырей. Отметим, что крупнейшие из них – Леснинский (Франция), Елеонский Вознесенский и Гефсиманский (Израиль) возникли до октябрьского переворота и во всей полноте сохранили непередаваемый колорит русской церковной монастырской старины.
Особое значение для верующих людей имеют христианские святыни –древние иконы, мощи святых, различные церковные реликвии. Находясь почти в каждом храме, эти святыни духовно связывали Русское Зарубежье с Родиной, зримо свидетельствовали о единстве Церкви и духовной культуры. Важно отметить, что православные святыни в Зарубежье не только бережно сохраняются, но уместно говорить и о возвращении их на родную землю. Так, в 2004 году в Тихвинский монастырь возвратилась из США величайшая святыня Русской Православной Церкви – Тихвинская икона Божьей Матери, хранимая клириком Американской Православной автокефальной Церкви протоиереем Сергием Гарклавсом. Совсем недавно, в сентябре, верующие в Москве и Курске могли поклоняться главной святыне Русского Зарубежья – Курской Коренной иконе Божьей Матери. С воссоединением Русской Православной Зарубежной Церкви с Московским Патриархатом для верующих стали доступны все зарубежные святыни, из которых упомянем Леснинскую и Ахтырскую иконы Божьей Матери.

Можно задаться вопросом: становясь центрами русской культуры, знакомящими окружающие народы с Православием и Россией, оставались ли православные приходы исключительно средством консервации, хранения чудом неутраченного прошлого, или имел место некий творческий процесс. Процесс не только актуализации глубокой и как будто утрачиваемой культуры, но и ее переосмысления, синтеза в новом и ином качестве? Дерзнем утверждать, что и последнее решительно имело место.
Наиболее зримо о творческо-созидательной деятельности Русской Православной Зарубежной Церкви свидетельствуют фасады и интерьеры новопостроенных храмов, новописанные фрески и иконы, чудной работы резные деревянные иконостасы и всевозможная церковная утварь, как правило, значительно превосходящая по своим художественным достоинствам продукцию широко известного подмосковного предприятия "Софрино". Возрождался и получил глубокое творческое развитие особый русский церковный стиль, который так ярко проявился в России в начале XX столетия и который, на наш взгляд, неудачно был назван псевдорусским или, чуть удачнее, – неорусским стилем. Оставим за пределами рассмотрения причины, способствовавшие развитию этого стиля в предреволюционной России, но причины его притяжения к себе в эмигрантской среде совершенно понятны – ностальгия по потерянному. Причем, со всей откровенной болью эта ностальгия проявилась не по безусловно прекрасным формам императорского Петербурга, а по безвозвратно потерянной Древней Руси. Именно эти древние формы, пусть творчески и переосмысленные, что, на наш взгляд, только увеличивает их ценность, питали воображение русских художников, зодчих, книжных графиков, оформителей выставок и духовных вечеров Русского Зарубежья.
Весьма показательным представляется обращение к сюжетам издаваемых в изгнании поздравительных открыток. Конечно, перед нами жанр, уже в силу своей специфики, располагающий к сентиментальности, иногда подчеркнутой. Теперь же перед нами боль и тоска, но боль и тоска не по тем формам, которые мы в свое время с радостью и большим подъемом заимствовали у Европы и которые теперь постоянно окружают изгнанников, а по тем формам, на возвращение которых остается все меньше надежды.
Вообще говоря, наиболее характерной чертой отношения русской эмиграции к церковному искусству стала трепетность, порою даже щепетильность. И здесь речь идет не о естественном отношении к предметам старины или церковным реликвиям, а об отношении к созидаемым храмам, их внутреннему и внешнему пространству, да и к любому предмету, создаваемому для сакральных целей. Следует признать, что именно в Русской Православной Зарубежной Церкви имеются институции, необходимость в существовании которых пока, к великому сожалению, не прочувствована на исторической Родине. Речь идет о двух особых комиссиях при Архиерейском Синоде РПЦЗ – Архитектурно-художественной и Церковно-музыкальной.
Разумеется, в качестве творческого импульса для художественной интеллигенции Русского Зарубежья послужила не только ностальгия по утраченному. Жизненные силы и побуждение к творчеству давала идеология русской эмиграции, которая видела за собой особую духовную миссию – сохранить ценности и традиции русской культуры, продолжить свою творческую жизнь ради грядущей свободной России. Об ответственности русской эмиграции за судьбу русской культуры З. Гиппиус писала: "Русская культура в опасности. И если мы здесь не случайное собрание беженцев, а действительно эмигранты, мы должны сознать наш долг перед культурой нашей и перед Россией… Будем делать наше дело, то, которое нам предназначено, которое именно мы только и можем делать сейчас, ибо только у нас, лишенных земли, есть свобода. И не для себя будем стараться сохранять ценности родной земли, а для нее" (Цит. по: Гиппиус З. Стихи, воспоминания, документы, проза. М., 1991. С. 16).

Немыслимо было бы думать о сохранении русской культуры вне пределов исторической родины без обращения к исторической памяти, без осознания преемственности культурного наследия предшествующих веков. На философском уровне эта идея воплотилась в теорию культурного консерватизма. "Консерватизм рассматривался как начало, не задерживающее творчество будущего, но воскрешающее прошлое в его "нетленном" (вечных ценностях), как начало, требующее, чтобы будущее не истребляло прошлое, а продолжало его развивать" (Бердяев Н.А. Философия неравенства. Л., 1991. С. 97). Это эмигрантское созидание через консервацию, построение нового через осмысление наследия прошлого привело к творческому синтезу, пусть и не столь яркому, каким он мог бы быть на Родине. И осуществлялся этот синтез как противовес тому набатному, зловещему энтузиазму построения новой коммунистической реальности и новой, классовой эстетики, предполагавших тотальное разрушение всего, дотоле сотворенного на русской земле.
Было бы уместным привести хотя бы два примера для иллюстрации того, каким оказывался результат следования идеологии культурного консерватизма. Примеры могут показаться крайними, поскольку относятся к выходцам из старообрядческой среды, но это обстоятельство обусловлено, с одной стороны, характером нашей практической работы, то есть областью компетенции, а с другой стороны, как раз крайности и служат ярким доказательством действенности идеологии русской эмиграции: в той среде, откуда уже трудно ожидать нового, вдруг рождался творческий порыв.
Среди студентов Русского юридического факультета Пражского Карлова университета, где в 20-е годы прошлого столетия концентрировался цвет русской академической науки, оказывается паренек из латвийской старообрядческой семьи. Зовут его Иван Никифорович Заволоко (1897-1984), и это имя со временем станет известно всем русским археографам. Впечатляющая часть книжного фонда и фонотеки Древлехранилища Института русской литературы (Пушкинского Дома) своим существованием обязана этому человеку. Не только знания, полученные на факультете, лишь формально носящим имя юридического, и в Seminarium Kondakovianum, стали базой для последующей научной и культурологической деятельности И.Н. Заволоко, но и тот творческий импульс, который был, по его собственным словам, воспринят от русской профессуры. Именно те люди, кто преподавал провинциальному юноше историю и искусствознание, уговорили его заняться археографическими изысканиями. Благодаря своему происхождению и известности, полученной из-за активного участия в церковной жизни зарубежных старообрядцев, И.Н. Заволоко оказался вхож в ту среду, куда людей внешних не пускали. Разработав собственную методику комплексных исследований письменной, устной и материальной культуры, он предпринял с помощью быстро отыскавшихся энтузиастов множество экспедиций по старообрядческим общинам Латвии, Эстонии, Литвы, Польши, Восточной Пруссии, Карпатской Руси. В результате – новые материалы для Русского заграничного исторического архива в Праге, Дней русской культуры, широко проводимых во многих городах русского рассеяния, многочисленных тематических выставок и т. д. Рядом, в советской России велась нещадная война с национальной самобытностью, лихорадочно уничтожался культурный слой, а вдохновленные русской эмиграцией любители старины в приграничных странах спешили фиксировать и хранить уходящее.
Другой пример связан с другом И.Н. Заволоко и тоже выходцем из старообрядческой семьи, ставшим одним из самых выдающихся иконописцев современности – Пименом Максимовичем Софроновым (1898-1973). Родившись в причудской деревушке в Эстонии, он мальчиком был определен в ученики к наиболее авторитетному в старообрядческой среде иконописцу и духовному писателю Г.Е. Фролову, также проживающему в эстонском Причудье. Неизвестно, как сложилась бы его дальнейшая судьба, если бы в 1928 году И.Н. Заволоко не пригласил уже известного мастера иконописи в Ригу, где открывалась иконописная мастерская при местном Кружке ревнителей старины. С начала 30-х годов все новые города и страны возникают на пути мастера: собственная школа иконописи при русском обществе "Икона" в Париже, обучение монахов в католическом монастыре Амме (Бельгия), школа иконописи при Seminarium Kondakovianum в Праге, затем Белград, где П.М. Сафронов расписывает дворцовую церковь, ведет курсы иконописи и реставрирует живопись древних храмов и монастырей. С 1939 года работает в Ватикане, расписывает образец православного храма (54 образа) для Всемирной выставки христианского искусства. С 1947 года живет в США, при одной из местных старообрядческих общин (Милвилл, Нью-Джерси), и расписывает множество американских православных храмов. Почти все сегодняшние американские иконописцы русской традиции – его ученики или учились у его учеников.
Иконы П.М. Софронова написаны в традиционном стиле, но несут в себе яркую индивидуальную окраску автора. По благословению Патриархов Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского в 1962 году за выдающиеся труды в области религиозной живописи и за усилия по возрождению византийской иконописи П.М. Софронов награждается Крестом Таксиарха всех трех степеней.

В заключение хотелось бы высказать пожелание, которое, как мне представляется, может найти отзвук и одобрение в настоящей аудитории. Установление прозрачности границ восстановило общение носителей русской культуры, но привело и к осознанию того, какие глубокие творческие пласты развивались изолированно друг от друга. Сейчас мы вновь и вновь открываем для себя целые области ранее неведомого, но от этого не менее яркого и значительного. Дерзну высказать предложение о необходимости создания единого координационного центра, ставящего перед собой целью фиксацию достижений и исследование всего пространства рассеянной по всему миру русской культуры.