В истории еще не было явления, схожего с русской послеоктябрьской эмиграцией. Историческая единственность, историческая исключительность русской эмиграции вне сомнений. Драмы, которую пережила русская эмиграция, в истории никогда не было, потому что не было катаклизма, свидетелями, а отчасти и жертвами которого нам суждено было стать. Параллель с революцией французской совершенно неубедительна, и то, с какой легкостью первоначальные эмигранты приноравливались к режиму наполеоновскому, доказывает – если бы нужно было это доказывать, – что изменения политических форм не влекли тогда коренного пересмотра основных принципов быта, творчества или морали.
Помнить о прошлом, не возвеличивая его без разбора, но и не клевеща на него, твердо хранить из его достояния то, что сохранения достойно. Оставаться подлинно русскими, быть подлинно верными России, нас создавшей и воспитавшей, с другой стороны, отбрасывать доводы и соображения сусально-патриотические, не изменять самим себе на том основании, что этого будто бы ждет и даже требует от нас наша обновленная родина. Исключительность русской эмиграции как исторического явления связана и с тем еще, что она была и в общих своих чертах остается детищем русской интеллигенции, исторического феномена, тоже в своем роде единственного.
Слава Богу, что сотни и тысячи русских людей в эти трагические для России годы использовали свои силы, дарования и ставшую их уделом свободу для творчества, которое бесследно развеяться в воздухе не могло и которое войдет когда-нибудь в "золотой фонд" русской культуры. Слава Богу, что люди эти не впали в уныние, не соблазнились донкихотством, благородным, но в конце концов бесплодным, и продолжали работать в той области, где им удалось и проявить себя, и послужить развитию русского, а значит, и общечеловеческого духа! Конечно, можно понять горечь, досаду, нетерпение иного неукротимого борца за "поруганные идеалы", негодующего, что эмигранты, вместо того чтобы рваться на воображаемые баррикады, пишут стихи, сочиняют симфонии или расшифровывают полуистлевшие древние записи, можно временами, под непосредственным впечатлением каких-нибудь газетных известий оттуда, из-за "железного занавеса", даже разделить эти чувства, но когда вспоминаешь все, что русской эмиграцией было создано – и порой в каких условиях создано! – испытываешь удовлетворение.
В большинстве случаев люди бежали от нестерпимого гнета не столько для того, чтобы немедленно вступить со строем, его установившим, в схватку – "мы или они!" – а для того, чтобы жить по-своему, думать по-своему, писать по своему, иметь возможность исполнить по-своему свое истинное назначение. Среди бежавших или высланных были те, кого без преувеличения можно было назвать "солью земли", и, вероятно, потому-то и возникло чуть ли не сразу стремление продолжить на чужбине занятие своим привычным делом или привычным творчеством.
Не будем утверждать, что там, в России, со времени революции ничего ценного создано не было и что, не будь нас, страну нашу можно было бы без урона для человечества скинуть со счетов цивилизации, как еще сто лет тому назад, в тургеневском "Дыме" утверждал это тогдашний эмигрант Потугин. Все вместе складывается в широкую и чрезвычайно разнообразную панораму, величественность которой откроется лишь при обозрении с птичьего полета. Все вместе может поистине быть оценено как служение родной цивилизации или даже больше – как подвиг, если вспомнить, в каких условиях работа и творчество порой протекали, сколько лишений им сопутствовало, каким бескорыстием бывали они одушевлены. Подвигу этому и должна быть посвящена та нужная и важная книга, которая появится, надеюсь, не "когда-нибудь", а в ближайшие годы.
Толки о желательности издать нечто вроде "Золотой книги русской эмиграции" впервые возникли еще до войны. Не сегодня завтра может наступить момент, когда не найдется уже людей, которые в состоянии были бы книгу об эмиграции составить с безупречной осведомленностью и достаточно широким кругозором, не найдется и средств, необходимых для ее издания. Надо торопиться!
Само собой, наибольшее внимание в книге будет уделено тем представителям эмиграции, которые достигли мирового признания и имена которых всем известны. Должна быть освещена их роль, определено их общее значение в развитии данной науки или искусства. Но ни в коем случае не должны быть забыты и многочисленные работники, сравнительно скромные, в частности те, которые отдавали свои силы и дарования творчеству, будучи принуждены вести в то же время ежедневную борьбу за существование. Среди них, несомненно, найдутся люди, к которым потомство окажется справедливее и внимательнее, чем были современники, и на нас лежит обязанность сохранить о них память и указать на их заслуги.
Книга должна быть доказательством, что в духе своем эмиграция осталась верна России, каковы бы ни оказались административные и паспортные метаморфозы отдельных ее представителей, и что великая одаренность русского народа, его жизнеспособность, энергия, его стремление к творчеству проявились в ней полностью, несмотря на условия, которые лишь в редких, исключительных случаях бывали благоприятны. Вклад эмиграции в русскую, а значит, вместе с тем в мировую культуру – вот в самой простой формулировке то, о чем книга должна рассказать.