Ход жизни этносов в определенном смысле повторяет ход геологической жизни планеты. Земля медленно, но постоянно меняет очертания своих материков и водных пространств. Их визуально выраженные формы – силуэты периодов устойчивого состояния, результат внутреннего самодвижения, возникающего в процессе всеобщего космического самодвижения.
Жизнь этносов включена в эту вселенскую архитектонику. "Этнические материки" веками собирались в единое, затем веками рассыпались, и, как будто исчезая с лица земли, растворялись в этнических новообразованиях, восходя затем в своих превращениях к новым монолитам.
Этносы, как и планета в целом, – фрагмент глобального самодвижения космических сил, в котором движение представляет бытие, а форму его самодвижения – разум. Движение проявляется периодами устойчивого состояния, в рамках которого жизнь осуществляется посредством интеграции внутрь, где оно замыкается в устойчивое единство, а раскрывается во вне специфической формой устойчивого бытия. Каждое разумное единство представляет вид разумной жизни, который, в свою очередь, открывается многообразием форм разумной жизни. Пространство земной жизни на данный период ее устойчивого состояния имеет ведущую и доминирующую форму разумной жизни – мысль.
Мысль как одна из форм разума универсума – конструктор этнического единства. Лоно ее деятельности – геосреда: живая среда обитания и среда космическая, которые человек воспринимает как "низ" и "верх" своего бытия.
В границах своей геосреды мысль находится в постоянном контрапункте с другими формами разума, что и создает специфику этноса как разумного единства. Уникальность этноса несет печать среды обитания, а среда – печать уникальности этноса.
Поскольку разумная жизнь состоит в сохранении данной формы жизни, то ее начало обусловлено процессом адаптации к среде обитания. Адаптивный процесс осуществляется за счет пластического со-прикосновения форм (как внешенего так и внутреннего), в результате которого складывается взаимное сознание этих форм. Со-знание позволяет идентифицироваться с окружающим миром, что и сохраняет устойчивость данной формы и ее вида.
Идентификация одной разумной формы с другой основана на пластике распространения в пространстве признаков формы, жесты которой проявляются ритмом звучания, света-цвета, осязания, идущих навстречу друг другу и сливающихся в контрапункте со-знания. Такова универсальная стихийно-инстинктивная целесообразность идентификации в живой разумной геосреде.
Мысль в живой геосреде внеконкуретна. Обмысливая пространство, человек не только входит в пластический процесс со-знания со средой, но удваивает его процессом о-сознания этого со-знания, что производит отбор целесообразных стереотипов поведения, достижения наиболее оптимальной идентификации в природной среде и друг с другом. "Умная" пластика порождает "правильное отношение к вещам", как говорили древние индейцы, в основе которого лежит "правильный ход мысли" (А. Швейцер). "Правильные мысли" и как следствие – правильные действия, повторяясь и совершенствуясь, группируются-уплотняются-интегрируются в систему идеалов, обеспечивающих стратегию выживания этнического коллектива. Так мысль в пространстве живой среды творит этос – фундамент разумного единства этноса.
В повседневной жизни этические идеалы формируют нормы образа жизни этноса, проникая каноны и нормы поведения, кодексы правил и законы.
Особо значимые идеалы сознание этноса связывает с первоначалами и первопричинами бытия этноса и универсума. Идеалы, сформированные в лоне среды – на уровне "низа" этнических представлений, отстраняются человеком на уровень неба – "верха" среды обитания, духовной лаборатории этноса. Отсюда, с высот единого, божественного, изначального, идеал усиливает свое воздействие на единое коллектива, оборачиваясь императивом для его разума В пространстве идеалов, освобожденных от прагматики "низа", создается подлинное этическое единство этноса. И в этом проявляется высшая целесообразность работы его мысли. Ведь слившись с универсумом она входит в систему "божественного порядка" и идентифицируясь с ним, становится тождественной и сопричастной абсолютным идеалам бытия. Каждый этнос, говорит Тойнби, имеет то, что сформулировано индуистской пословицей "Tat tva asi". Так сильная этическая идея этноса становится мощным инструментом создания процесса духовной идентификации его разумного единства.
Этические представления получают свое выражение в формах эстетического. В процессе пластического создания этического она произносится во вне также пластически. Ее внешняя форма повторяя внутреннюю, делает ее чувственно воспринимаемой. Единство "ethos-esthetikos" это это единство внутреннего, сокрытого, причинного и внешнего, явленного, – единство мысле-чувственного, Этические нормы это этико эстетические нормы.
Можно сказать, что этико-эстетические каноны – уникальные произведения этнической мысли. Именно они организуют специфически функционирующее духовное пространство. В нем посредством единого резонирования чувств и мыслей утверждается устойчивое отношение народа к его духовным ценностям.
Выражение этико-эстетического единства – "хорового настроя" каждого этноса – демонстрирует его пластика. Человек показывает, произносит, интонирует свое отношение к миру неповторимыми телесными движениями: жестом, мимикой; ритмо-движением, тембром голосов людей и инструментов, фонетической инструментовкой речи, наконец, интерьером и одеянием, продолжающими пластику тела. Специфика ваяния мысли в данном пространстве открывается спецификой жестикуляции этноса. Жест- архетип ("архетип-жест" М. Элиаде) маркирует духовное пространство, придавая "фамильное сходство" различным высказываниям мыслей и переживаний человека, проникая весь образ жизни – как обыденной, так и торжественной. Из жестов моления, движений в танце, мимики сосредоточения и угрозы, складывается образ народа как преданного и неукоснительного носителя его этико-эстетических норм. Искание, говорил древний философ, очищает, а подражание обоготворяет, производя любовь. Этическое рождается в процессе мыслительного поиска. Эстетическое – завершает его, давая человеку удовлетворение единства с коллективом. Так пластика мысли создает философию этнического единства.
Мысль, выражая себя в обобщенно пластическом образе человека данного этноса в данное время, получает не только свою непосредственную визуализацию и озвучивание, но и опосредованную, оставляя свой след в вещах (санскрит – вещать): на-следии этноса. Таким образом, наследие заключено в наследовании его мысли и оно предстает в культуре как невидимая сущность видимого.
Пластическое воплощение мысли в материале звучания речи – словесной и музыкальной – красок, глины и камня получает свое устойчивое вневременное бытие в символике мифа, религиозном и общекультурном ритуале, в архетипе героической ситуации. Мысль, отражаясь в вещи, вбирает в себя пластику народа, его жесты жизни и застывает в пирамиде, храме, иконе, научной теории, мифе и афоризме – во всем том, что делает духовную работу оче-видной. Так каждый раз мысль этноса варьирует "сильную идею", означая свое бытие инобытием мысли в вещи. Можно сказать, что наследие – овеществленная мысль.
Наследие, постоянно апеллируя к мысли наследника, способствует возрождению события мысли, что удерживает напряжение мысли этноса, задавая постоянное творческое напряжение единству. В целом наследие этноса создает искусственную среду обитания мысли, в которой происходит "вторичная" идентификация: мысли настоящего со всем разумным опытом единства. Выполняя функцию консервации добытого мыслью знания – памяти, оно создает спонтанно существующую школу поколений. Этническая духовность человека "сделана", "образована" именно из этого знания. В ней каждое поколение рождает этнос заново. Поэтому наследие, если сформулировать до конца, – это овеществленная мысль, пребывающая во вневременном пространстве этноса.
Таким образом, этнос необходимо изучать как разумное единство во всей его целостности разумного – мысленного и чувственного. Тогда основанием этнической идентификации полагается образ и характер разумного поведения этнического коллектива, его образ мышления и чувствования – ментальность этноса. Единый менталитет получает свое закрепление, как это уже было обозначено, в этике этноса, а выражение и проявление этического в эстетических нормах – пластических нормах эстетического.
Ментальность – это "Я" этноса и этнос живет ровно столько, сколько живет его "Я". Ментальность формирует в рамках своей мыслечувственности систему идеальных представлений, они проникают всю историю культуры данного этноса, проявляясь в деяниях его повседневности. Мысль-идеалы – реализация идеалов в повседневности – опорные пункты этнической ментальности. В них сконцентрированы,еще раз это подчеркнем, "открытые" наблюдению идеалы в их повседневном воспроизводстве и сокрытая от наблюдения творческая работа мысли. Эта работа фиксируется поколениями, получая свое отражение в материальном, вещественном каждого века и каждого дня. Ментальность этноса может быть прочитана и осознана в единстве видимого проявления невидимой мысли. А для этого этнос, образно говоря, должен постоянно смотреть в свое "Я", в свою мысль, которая сформирована была еще его пращуром. Сад камней в Японии существует для того, чтобы человек мог пережить напряжение мысли...
Пластическая работа мысли "лепит" разумное тело этноса, жесты которого образуют многообразие силуэтов – форм свидетельства его единого напряжения. Так стая птиц, набирая высоту, на уровне далекой выси, объединяет свои силы и превращается в единую слиянную форму, способную к виртуозной смене конфигураций на фоне неба. Именно тогда это напряженное тело множества демонстрирует возможности разумного единства. Единства, которое как у птиц, так и у людей, является результатом того, что "мы" есть некое расширение "я" (С. Франк).