Для современного этапа развития отечественной исторической науки характерно стремление к расширению междисциплинарных исследований, поиски новых ракурсов рассмотрения письменных и материальных (невербальных) источников, например, археолого-этнографических объектов и явлений. Мне, этнографу, изучающему разные аспекты т.н. традиционной культуры, новое направление – теория единой интонологии – представляется не просто интересным, но и весьма перспективным. В моем "этнографическом" сознании не могут не найти отклика основные постулаты и понятия единой интонологии, изложенные в докладах и статьях Т.Я. Радионовой. Например, восприятие окружающего мира как результата и одновременно многогранного и всеобъемлющего процесса мыследеятельности, как постоянного превращения-изменения невидимой энергии мысли и образования множества чувственно воспринимаемых форм (мыслеформ).
Выдвинутые в единой интонологии понятия, прежде всего мыслеформа и неразрывно связанные с ней мыслетело, а также интонаре, собственно интонация и др., обоснованы настолько убедительно, что вызывают желание опробовать их и в историко-этнографической, в частности, в бытовой сфере традиционной культуры (а не только в области языка и различных искусств!). Этнографический материал, как кажется, имеет в этом отношении пока еще не до конца использованный исследовательский ресурс – возможность в непосредственном общении с информаторами улавливать, т.е. разными способами изучать интонацию общающихся людей (естественно, различающуюся в разных житейских ситуациях, в соответствии с местными традициями разных стран, сообществ, этнокультурных групп и психологических типов личностей).
Смыслы, заключенные-воплощенные конкретной мыслеформой, как известно, могут выражаться по-разному – вербально и / или невербально, и соотношение этих двух способов их воплощения необходимо учитывать, поскольку они могут не только взаимно дополнять, но и противоречить друг другу. С другой стороны, важно, что само предъявление мысли, ее высказывание, воплощение в конкретной мыслеформе невозможно без ее (мысли) интонирования "здесь и сейчас", в конкретной ситуации общения. Иными словами, интонация (в конечном счете демонстрирующая разными способами "состояния" мысли, ее настрой, степень напряжения, акцентирование отдельных ее элементов и т.п.) способствует созданию целостного образа, более глубокого понимания воспринимаемой мыслеформы. И хотя каждый этнограф-полевик, работающий с живыми носителями традиционной культуры, знаком с важностью такого ракурса собираемой информации, эти аспекты в этнографии пока разработаны слабо. Именно поэтому использование "интонологического" аппарата, его транспонирование в исторический материал представляется мне весьма актуальным.
Итак, живой мысли присуща всегда конкретная, хотя и постоянно изменяющаяся, а порой и неповторимая интонация, которая влияет на восприятие смыслов каждой мыслеформы. Но как выражается интонация в невербальных источниках, как протекает процесс интонаре – все это пока вопросы, захватывающе интересные и не изученные в историко-этнографических исследованиях.