Оксана Яблонская

Маленькие руки
Тема с вариациями

Йорг

Когда я жила еще в Советском Союзе, у мен случались зарубежные поездки – я гастролировала в Болгарии, Польше, играла на фестивале Кати Поповой в Пловдиве, где получила какие-то награды, даже помню – золотую медаль. Ездила в Польшу. Но, конечно, в связи с эмиграцией поездки прекратились.
Одно время я почти каждый год ездила в Югославию. Это была почти западная страна. Вспоминаю аромат совершенно другого мира – запахи кофе, оливкового масла, дорогих западных сигарет. Меня так тянуло в другой мир – мои друзья даже продумывали, как меня в машине перевезти через границу из Югославии в Италию. Кстати, когда я приходила на валютные спектакли Большого театра, например, на Плисецкую, я, входя в фойе, сразу же ощущала именно запах дорогих сигарет, смешанный с запахом модных тогда французских духов Caleche-Hermes. Запад имеет другой запах – так, по крайней мере, было в то время.
Ездила я и в Восточную Германию. В одном из городков я познакомилась с концертмейстером здешнего оркестра, немного говорящим по-русски. Это был Лютц Кюне. Он рассказал мне о своей семье. Отец, инженер, обожал музыку, играл на нескольких инструментах (позже Франц Кюне аккомпанировал мне с листа Третий концерт Рахманинова не хуже любого профессионала). Отец заставил детей учиться музыке. Причем, так выбрал им инструменты, чтобы они потом могли бы играть ансамблем. Йорг играл на альте, Рольф – на виолончели, Лютц – на скрипке.
Лютц особенно подробно рассказывал мне о своем брате, альтисте Йорге Кюне. Йорг хотел убежать из ГДР, но его прихватили на границе. Они с каким-то приятелем-американцем сели в машину, где соорудили тайник в багажнике. Йорг забрался в тайник. И американец направился сначала в Чехословакию, чтобы уже оттуда проследовать в Западную Германию.
Их поймали, и Йорга посадили в тюрьму, сначала чехословацкую, потом – в восточногерманскую. От нечего делать он читал там Пушкина – почему-то по-французски. Но ГДР все-таки не Советский Союз, социализм был там "вегетарианского" толка, Йорга никуда не сослали, дали работать. Отсидев, он устроился концертмейстером альтов в Комише Опер в Берлине, где его ценили. Но, конечно, никуда на Запад не выпускали.
Лютц показал мне фотографию брата. Мне Йорг очень понравился, а его история произвела не меня просто неизгладимое впечатление, в то время я думала только об отъезде.
Прошло некоторое время, и вдруг оказалось, что Комише Опер приезжает с гастролями в Москву. Я уже была тогда в глубоком отказе. Мама умерла. И тут от Лютца пришло письмо, что брат будет в Москве и привезет мне кое-какие вещи – Лютц бывал в СССР и знал, в чем люди нуждались.
Йорг приехал, и я пошла на представление в Театр Станиславского. Мы встретились. Предполагалось, что Йорг принесет посылку к нам домой и останется ужинать. Я приготовила свекольный салат, сырный салат, курицу – все, что можно было "достать", ничего особенного. Папа с Димой ждали нас дома.
Я не знаю, на каком языке мы говорили. Он в школе учил русский, но не знал его. Я с тем же успехом изучала всю жизнь немецкий. И вот мы пришли домой, я открыла холодильник – и ужаснулась: Димочка с папой уже, оказывается, хорошо поели. От красивых салатов остались жалкие руины. И все равно это был чудесный вечер, и мы с Йоргом долго говорили. Потом он ушел, на следующий день вернулся, и больше уже не уходил. Еще через день он сделал мне предложение, Это, конечно, выглядело в высшей степени легкомысленно, Он ничего не знал обо мне, я – о нем. Поверить в то, что мы сможем когда-то быть вместе, было невозможно, все было глупо и непрактично. Я сказала ему "Да!"
Уже на следующий день вся Московская филармония знала, что у меня в гостях был немец. Источником информации, думаю, была лифтерша из нашего подъезда.
Я побывала на концерте Йорга – у него был квартет. Все было как во сне. Все эти дни мы провели вместе. У него оставались кое-какие западные деньги, и мы пошли в "Березку", валютный магазин, Он чувствовал себя Крезом – у него оставалось, по-моему, около 12 долларов. Он сказал мне:
– Выбирай что хочешь!
Я выбрала русский платок, белый с цветами. Он у меня до сих пор.
По прилете в Берлин Йорг сразу позвонил мне. У него прежде была девушка. Он ей объявил, что влюбился, и ушел от нее. Ушел в никуда, жил в какой-то водонапорной башне. Слал мне письма – какие письма! Хотел приехать, но его не пускали. Наконец, выпустили, перед самым нашим отъездом. Мы с ним и папой ходили сдавать наши советские паспорта.
Помню наш последний день в Москве. Думая, что уже никогда не вернусь, мечтала только об одном – пойти вечером в консерваторию. Как назло, концерта не было. В Большом шел балет Хренникова... В театрах – "мертвый сезон". Только в Зале Чайковского был концерт органной музыки – Гарри Гродберг играл Франка. Мелодия Франка из восьми звуков преследовала нас с Йоргом все время, пока мы не соединились. Совсем недавно в Австралии я играла с Хоакино Сорьяно на двух роялях. Играли мы с потрясающим успехом, но главное – с невероятным удовольствием. Мы решили повторить концерт в Нью-Йорке, и Хоакин предложил сыграть переложение для двух фортепиано орган-ной пьесы Франка.
В трудное время перед отъездом Йорг поддерживал нас не только морально, но и материально, в отличие от Зайонца, который даже не платил обязательных алиментов на Диму, хотя прекрасно знал, что я не работаю и у нас нет денег (он не позвонил даже тогда, когда умерла моя мама).
С Йоргом я встретилась в тяжелый для меня момент, когда я в безысходности сидела в Москве. Йорг предложил мне переехать в ГДР, поскольку Диме там было бы гораздо лучше. Так не получилось. Не он меня, а я его в конце концов вытащила. Я больше никогда в жизни так ни за что и ни за кого не боролась.
Эта двухлетняя борьба окончилась, когда я уже была в Америке, работала в Маннес-колледже. Еще в Италии я познакомилась с супружеской парой – рыжеволосой дамой с милейшим мужем. Они приехали из Баку. Я им рассказала про свою ситуацию, и они свели меня с таинственным незнакомцем Леней, по кличке "Седой". Леня меня полностью обобрал (откуда деньги? Да все оттуда же – от сестры Марины). Он, правда, действительно поехал в Германию, встретился с Йоргом. Потом оказалось, что он повторил Йоргу все ту же сказку, и выманил деньги и из него. Проходило все крайне неаккуратно – вмешалась секретная полиция штази. Чтобы притушить пожар, Йорг был вынужден написать мне какое-то дикое письмо, в котором от меня отказывался. Зная Йорга, я понимала, чего это письмо ему стоило.
В тот вечер, когда я отдала "Седому" все наши деньги, нашу квартиру в Остии обворовали. К счастью, воры оказались неквалифицированными – они искали деньги, а их уже не было. Они стащили какие-то мои кораллы, украшения, в общем, по большому счету, мелочи. Они не прельстились скрипкой Марины и виолончелью Димы, хотя инструменты были старинные, просто замечательные.
Позже, уже в Нью-Йорке я познакомилась с бывшим генконсулом Германии в Греции. Тот посочувствовал и даже поехал в Германию, чтобы встретиться с Йоргом. Разыскал его в Комише Опер, пытался заговорить. К несчастью, он забыл пароль "Дима играет "Арпеджионе" Шуберта", и запуганный спецслужбами Йорг вообще отказался с ним разговаривать.
Мои бакинские знакомые были в ужасе – они не могли представить себе, что "Седой" так подведет. И познакомили меня с Евсеем – крайне колоритной личностью. Глухо упоминалось, что он хорошо известен в криминальных кругах. Евсей познакомил меня с Шаптаем Колмановичем. Шаптая я потом видела в Израиле. У него была прелестная жена с невероятно красивыми глазами, цвет которых не поддается описанию. Шаптай жил в Израиле, но постоянно ездил в Германию. Он мне сказал, что вытащит Йорга, и возможно, это ничего мне не будет стоить. На самом деле стоило, и очень много, мы годами отдавали долги. Но он действительно помог.
Деталей я не знаю, но мне говорили, что Йорга обменяли на какого-то шпиона, хотя, понятно, Йорг к подобной деятельности никакого отношения не имел. Спустя много лет я прочла в какой-то газете, что Шаптай сам был советским шпионом, хотя и работал с Голдой Меир. Его посадили в Израиле в тюрьму, но даже и там он жил в свое удовольствие, поскольку денег у него, как теперь говорят, было "немерено". И, вроде бы, его выкупил Кобзон. Но все это, повторяю, слухи, разговоры. Теперь Шаптай живет в Москве, и в последнее время стал регулярно появляться в светских хрониках.
Спасая Йорга, я попала в какой-то абсолютно новый для себя круг – рядом постоянно возникали какие-то сомнительные личности.
Какое-то время мы с Йоргом жили в Западной Германии. У меня были немецкие проездные документы, меня никогда не проверяли на границах. Я, соответственно, могла провезти все, что угодно. Некий плохо мне знакомый Алик Х. попросил, чтобы я отвезла в Германию три вещицы Фаберже (я ехала из Коннектикута, от сестры). Помню, я спросила Алика:
– А что, если это пропадет?
И он ответил:
– Пропадет так пропадет.
Он заехал за мной, отвез на аэродром. У меня была сумка на колесиках и дамская сумочка. Он показал мне эти три вещи – подстаканник, кулон и настольные часы. При этом он сказал:
– Это стоит одиннадцать тысяч, это – пять, это – четыре.
Сейчас эти цифры кажутся смешными. Я говорю:
– Ну, теперь, давай, я положу это все в сумку.
А он ответил:
– Нет, я сам все положу!
Короче говоря, приезжаю я в Германию, звоню, как договаривались, некоему кельнскому антиквару, назначаю ему встречу, открываю сумочку и ... не нахожу свертка с часами. Подстаканник и кулон на месте, а вот часов – нет.
Я телефон оборвала – все звонила в Коннектикут. Марина смотрела в гараже – я останавливалась у Марковых дома, искали по дороге, везде смотрели. Никаких следов.
Я пришла на встречу, отдала антиквару пакетик с подстаканником и кулоном и сказала:
– Можете меня убить, я согласна всю жизнь работать вашей посудомойкой. Но часов – нет. Я их потеряла.
Он стал страшно кричать, ругаться, поминать Алика Х. нехорошими словами. Я позвонила Алику в Нью-Йорк, сказала, что часы пропали, и что я, естественно, готова выплачивать за них... Больше я его не видела, ничего о нем не слышала. Прошло много лет. Однажды я была в гостях, где собралась разношерстная компания. Среди гостей была женщина, которой я рассказала эту историю.
– Вы знаете, – говорила я, – есть люди, которые занимаются черным бизнесом, оставаясь благородными людьми. Они, например, простили мне этот долг.
И вдруг эта женщина мне говорит:
– Да они просто не положили часы в вашу сумку!
Я буквально онемела – такая простая мысль не приходила мне в голову.
Гераклит говорил, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Но когда мы вновь встретились с Йоргом, приехавшим в Западную Германию, все было так же удивительно, волшебно, как прежде! По официальной версии, Йорг ехал не ко мне, а к своей тетке в Оффенбах. Я приехала туда же, но чуть позже. Я дико волновалась – как мы встретимся, боялась даже, что не узнаем друг друга. Ведь мы не виделись два с половиной года! Может быть, он – вообще моя выдумка, фантазия. Все знают, как важна именно вторая встреча.
Когда мы встретились, у нас обоих просто подкашивались ноги. Мы остановились в Оффенбахе, в отеле. (Через много лет мы опять вернулись в Оффенбах, и вот тут оказалось, что Гераклит все-таки прав. Ничего общего. Ничего повторить нельзя.)
Но пожениться мы все-таки не могли. Йоргу не давали американской визы, даже как жениху. Тогда мы поехали в Монреаль и поженились там. Бракосочетание, по настоянию Йорга, состоялось в синагоге (я совсем не была так уж религиозно настроена). Приехали папа с Блюмой, Макс Рубинштейн, родственник "того самого" Рубинштейна, впрочем, очень возможно, что и самозваный. Сам он когда-то играл на скрипке, очень любил музыку. Как просыпался, сразу ставил концерт Паганини в исполнении Маркова.
В Нью-Йорк Йорга пустили, но прослушивания в Сити-опера он не прошел. Он был шокирован, не представлял себе требований к уровню исполнения в Америке. Другой работы нигде найти не смог и вернулся в Германию, где поступил работать в Кельнский оркестр. И я поехала к нему туда, став на несколько лет настоящей фрау Кюне. Встречала Йорга после работы на трамвайной остановке. Мы завели щенка, ходили гулять в лес, собирали грибы – это было наше любимое занятие.
Я стала жить на две страны, даже на два континента. Концертная жизнь продолжалась, хотя и в меньших масштабах, чем раньше. Мы с Йоргом много путешествовали. Выпущенные, наконец, из своих стран-клеток, мы спешили наверстать упущенное, жадно впитывали впечатления от новых и новых стран. Как это часто случается, мы в этом сильно преуспели и перегнали по своим зарубежным поездкам большинство жителей свободных стран. Иногда, чтобы просто проветриться, мы ездили в Голландию и Бельгию на машине – какие-то жалкие часы езды. Позже взялись как следует за Германию – там множество изумительно красивых мест – долина Рейна, Шварцвальд.
И все-таки время было для нас непростое. Однажды мой менеджер присутствовал на концерте некоей пианистической знаменитости, моего соученика по ЦМШ, и, естественно, представился ему как "менеджер Оксаны Яблонской". Знаменитость вскинулась:
– Менеджер? Что, она такая великая пианистка?
Он последний раз слышал мою игру в 13 лет, когда аккомпанировал мне на втором рояле Концерт Кабалевского. До меня дошли сведения, что он небрежно отозвался обо мне и французскому менеджеру Андре Фурно. Тот меня раньше просто боготворил, а вот после своего визита в Грецию на дачу к знаменитости совсем забыл.
Тот же артист спросил меня однажды, чем может помочь. Я долго отнекивалась – дела постепенно налаживались. Но он настаивал:
– Знаешь, это несерьезно. Я познакомлю тебя со своим менеджером, Джаспером Пэррот.
Тот жил в Англии, я в Германии.
Договорились о встрече. Мы с Йоргом поехали. Денег не было, мы только-только начали отдавать накопившиеся долги, в том числе и за освобождение Йорга. Вдобавок Йорг не подписал какую-то бумагу, и ему не шла зарплата. Мы сидели без электричества, еще не подключили. У нас не было ни стола, ни кровати – ничего. Со временем мы купили у кого-то в нашем же доме относительно чистые подушки и на них спали. Дима учился в колледже, на это тоже требовались деньги. Говорят, с милым рай в шалаше. У нас был уж точно шалаш.
И вот мы отправились в Англию. Доехали на поезде до Остенде, купили билеты на самый дешевый пароход. Приплыли в Англию, добрались до Лондона, остановились в дешевой гостинице у вокзала Виктория. Когда наутро я разлепила глаза, сразу увидела рваную простыню сомнительной чистоты. Завтрак был подан в стиле "Оперы нищих".
И вот мы явились в шикарный дом того самого менеджера. Он меня встретил очень настороженно. И тут же стал читать лекцию о том, как трудно быть пианистом... Он знает, что я человек талантливый, но... но... В общем, в мире нет дефицита прекрасных пианистов. А женщинам пробиться – еще труднее... Взять его жену, тоже пианистку...
Я выбежала на улицу. Всю жизнь я была человеком скромным. Но ведь есть и такая вещь, как чувство собственного достоинства. Ведь я не просила о помощи – мне ее предложили. Зачем он мне назначил эту встречу и зачем я на нее поехала – для меня до сих пор загадка.
Как-то я познакомилась в Нью-Йорке с ясновидящей, болгаркой. Она меня поразила. Только взглянув на меня, она тотчас выложила мне целую кучу информации обо мне, причем совершенно точной. Я даже засомневалась – не изучала ли она перед встречей мою биографию? В числе прочего она сказала, что мне вскоре предстоит поездка, связанная с моим прошлым. И эта поездка нарушит мой покой. Так и случилось.
Вскоре после моего с ней разговора я отправилась в Париж. Повезла своему бывшему мужу Йоргу бумаги, подготовленные нашим адвокатом, на передачу мне права владения землей в Катскильских горах. Когда-то мы с Йоргом купили там участок земли. Сразу после этого мы развелись. Но в бумагах на владение землей значились два имени – мое и Йорга, и я все время за нее выплачивала. Отказавшись от квартиры в Германии в пользу Йорга, я попросила его подписать аналогичную бумагу относительно нашего дома в Америке. А про землю забыла.
Бумаги подготовил наш адвокат Тони Пирротти. Это замечательная личность. С первой минуты моего с Аликом знакомства с ним мы стали друзьями. Он настоящий итальянец, воплощенное жизнелюбие.
И вот теперь я ехала в Париж и должна была передать Йоргу эту бумагу. Мне казалось, что все уже перегорело, и боль от развода ушла навсегда. Я уже словно забыла Йорга, словно его никогда и не было в моей жизни. Но эта поезда всколыхнула воспоминания о былом, причем очень неприятные. После разрыва с Йоргом я заболела, мне не хотелось жить. Какой-то кусок жизни после этого у меня просто выпал – я не жила, а перемогала то время.
В том и заключается жизнь: радость и горе, сменяя друг друга, складываются в причудливый узор судьбы. Все счастливые моменты когда-нибудь заканчиваются. Но когда это происходит, не нужно давать волю разочарованию. Как говорила моя израильская тетка:
– Скажи спасибо за то, что было.
Когда, однако, хорошее перечеркивается нелепостью или ложью, это все-таки, что ни говори, горько…
Мне так жалко лет, прожитых с Йоргом! Тогда только началась моя свободная жизнь на Западе, замечательные концерты, блестящая перспектива – и я все это бросила. Поехала в Германию. Концерты, конечно, были, но это был минимум. Я, получается, чуть ли не принесла всю свою карьеру, всю свою жизнь в жертву человеку, который этого совершенно не стоил.
В одном из интервью Клаудио Аррау рассуждал о великих музыкантах. Он говорил:
– Почему женщины не делают великих карьер? Потому что, едва начав карьеру, они отвлекаются на семью, детей и так далее.
В качестве примера женщин, сделавших карьеру, несмотря на все это, он привел Беллу Давидович и меня.

Читать дальше