Т.Я. Радионова

Хлебников в пространстве единой интонологии
(опыт интонологического анализа)

Доклад, прочитанный на международной научной конференции "Современное состояние гуманитарных наук и теоретико-методологические основы литературоведения".
Баку, декабрь 2010 г.

Я затоплю моей силой, мысли потопом...
Велимир Хлебников

Речь высшего разума, даже непонятная,
какими-то семенами падает в чернозем духа
и позднее загадочными путями дает свои всходы.
Велимир Хлебников

Для интонолога, работающего над изучением теоретико-художественной мысли Хлебникова, важно принять участие в конференции именно в Баку – ведь здесь были подведены итоги творчества поэта и ученого. В Баку завершается его труд "О строении и времени", в Баку заново открываются и входят в современное научное знание "Доски судьбы". Сегодня голос бакинских ученых заметен в междисциплинарном пространстве велимироведения¹.
Однако данное интонологическое исследование посвящено не результату работы хлебниковской мысли, существующей в уравнениях, а способу ее сокрытой, внутренней деятельности. В велимироведении давно отмечено, что поэт исследовал собственное духовное бытие, а интонология – наука мысли о мысли – предлагает инструмент для анализа того, что сделано Хлебниковым. В этом свете внутреннее пространство хлебниковского творчества предстает лабораторией, в которой изучающая мысль поверяет себя же как мысль созидающую. Эта лаборатория – его "умный мир как сам себя мыслящий, сам себя раскрывающий, сам себе же рассказывающий мир"² – мир художника и мыслителя.

ВВЕДЕНИЕ

Хлебникова цитируют все чаще. Но не слишком ли часто наше потребительское цитирование скользит все по той же поверхности источника?
Какова его действительная глубина?
Как проникнуть туда?

В.П. Григорьев

Этот вопрос – как проникнуть туда, в эту творческую глубину, действительный масштаб которой все еще неизвестен, – беспокоил одного из самых преданных и глубоких исследователей творчества Хлебникова³.
Интонологический инструмент, с которым далее ознакомится читатель, создает возможность творческого взаимодействия исследователя и поэта. В этом взаимодействии Хлебников "позволяет" интерпретировать себя не только на уровне внешней фактуры своих творений, но "открывает" для рассмотрения линию непрерывного пластического становления и про-изнесения-интонирования своей мысли. Интонология же в ответ получает возможность сделать еще один шаг в изучении феномена самопознания человека. Потому встреча интонолога с творчеством Хлебникова представляется необходимой.
Основные положения единой интонологии. Единая интонология (от лат. intono – "произношу", intonare – "произносить" + logos – "мысль, слово, учение") – междисциплинарная область научного знания, в рамках которой уже сформировался и продолжает формироваться инструмент целостного познания природы бытия мысли – инструмент науки мысли о мысли⁴.
Появление единой интонологии как научной дисциплины обусловлено сменой стиля научного мышления. Новый, зарождающийся стиль характеризуется глобальной научной интеграцией, стремлением восстановить на новом уровне целостность теоретической мысли. Все более усиливающийся и все чаще проявляющий себя процесс научного синтеза обнаруживает глубокую необходимость познания природы бытия мысли. Именно этим объясняется вхождение в современную науку термина "интонация", положившего начало развитию интонологии.
Факт востребованности термина "интонация", поднятого наукой XX в. из глубин древнего знания в целях объяснения процесса мыслетворения, свидетельствует о том, что современный человек мыслит, не зная того, как он мыслит, а наука не располагает инструментом анализа и описания природы бытия мысли.
Войдя в большую науку, термин быстро стал набирать силу, расширяя и демонстрируя свои интегративные возможности, вовлекая в этот процесс те области знания, где исследователь задается вопросом о том, как свершается, формируется и выражает себя мысль. Процесс объяснения этих возможностей активизирует междисциплинарную рефлексию, стягивая в единое исследовательское поле гуманитарное и естествоведческое знание. В теоретический круг в первую очередь включились дисциплины, возможности которых позволяют изучать язык мысли. В них "акустический факт" (Б. Асафьев) и формирующийся смысл – две стороны рассмотрения интонации в ее отношении к мысли. В лингвистике интонация понимается как "способ формирования смысла", в музыковедении – как "выраженная музыкально мысль", в искусствоведении – как "способ невербального выражения мысли". В результате интонолог, понимая интонацию как звено свершенной мысли, начинает поиск истоков интонологического аппарата. Возвращенный в современную теорию фундаментальный пратермин интонаре позволил создать инструмент междисциплинарной интонологии – единой научной дисциплины⁵.

В основе теории ЕИ лежит аксиома: мысль может изучаться только самой мыслью, потому инструмент самоизучения должен быть извлечен из свойств самой мысли. Но природа мысли сокрыта, она требует обращения к очевидному принципу своего бытия. Этот принцип – произносить. Про-из-носить – значит сокрытую энергию мысли явить наблюдаемой формой ее бытия: цветом, звуком, словом, телесным движением на живописном холсте и живым пантомимическим жестом.
Таким образом, принцип "произносить-интонаре" – это процесс самостановления формы бытия мысли: произносить – значит мыслить. Слоги формулы интонаре шифруют этот процесс как ИН, находящееся в ТОН (гр. tonos – "напряжение, натяжение"), который является АРе – фОРмой телесного бытия мысли, несущей смысл⁶.
На основе фундаментального принципа становления ИНТОНАРЕ формируется система терминов, означающих субстанцию мысли, процесс и технологию ее становления, а также формы ее бытия. Особенность этой системы заключается в том, что каждый из терминов предстает как дуплет, в котором инструмент изучающей себя мысли находится в паре с мыслью-объектом, т.е., в конечном счете, с самим собой. Эти термины следующие:
– "интонаре – бытие мысли" – универсальный принцип становления конечных форм мыслимого бытия;
– "тон-мыслетело" – сокрытое духовное пространство конечной формы, в рамках которой духовная бесконечность пребывает как мыслящая душа, чья деятельность осуществляется ее инструментом – мыcлью. Мыслетело нераздельно связано с материальной формой своего бытия, но автономно как сфера чистой мыслительной интенсивности, степень напряжения которой определяет основной тон мыслетела;
– "интонатио-проект" – процесс рефлексии в пространстве мыслетела;
– "мыслеформа-интонация" – заключительный этап становления мысли, результат внутренней мыслительной деятельности. Произнесенная мысль – результат транспонирования внутреннего виртуального проекта во внешние, очевидные формы материального бытия. Ее очевидная форма – телесный жест, звук музыкальный и речевой, слово; ее сокрытая энергийная форма – интонация (интонатум – "произнесенное"), осуществляющая сонастрой мысли автора и реципиента в целях извлечения смысла.

Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа, смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода своего духа
Велимир Хлебников

Теперь попробуем войти в лабораторию Хлебникова, в которой он творит, описывая при этом, как он творит. Для этого необходимо обратиться к сфере чистой мыслительной деятельности, психической сфере человеческого тела. Это сокрытое духовное пространство, энергия которого проникает в материальное тело; "тело без тела", среда которого есть чистая интенсивность – "тело без органов" (Делез, Гваттари); пространство чистого мыслимого бытия, в котором творит чувствующий и мыслящий собственник своего сознания⁷, его Я.
Обращусь к идее молодого Хлебникова о мыслительном пространстве человеческого тела. Она связана с пафосом хлебниковского завещания, которое легло в основу его поэтического самоописания. Поэт-теоретик характеризует мыслительное пространство человека как "благородный ком человеческой ткани, заключенный в известковую коробку черепа"⁸. Поэт дает ей поэтический эпитет: "князь-ткань". При этом он подчеркивает, что не человек есть князь, а именно масса ткани, которую он означает буквой "е" в противоположность массе "смерд-ткани" человеческого существа – "р". "Сердце, плоть современного порыва человеческих сообществ вперед" Хлебников связывает именно с этой бессмертной массой, объявляя себя "пророком и великим толмачом" именно "князь-ткани и только ее"⁹.
Эти слова – не романтический порыв молодого поэта: в творчестве он остался верен своей клятве до конца дней. Изучение в самом себе мыслительного пространства как своего Я стало теоретическим основанием поэтической автобиографии Хлебникова.
В завещании запечатлен поэтически выраженный естественнонаучный взгляд Хлебникова на пространство духовного бытия Я. Интересно обратиться к его художественно-философскому рассуждению, которое посвящено интенсивной мыслительной сфере – средоточию духовного Я. Хлебников ведет разговор о корне внутреннего бытия, отталкиваясь от внешнего – результата работы Я. Он говорит: "Стихи могут быть понятными, могут быть непонятными, но должны быть хороши, должны быть истовенными"¹⁰.
Может показаться, что Хлебников утверждает необходимость сосуществования непонятности и истовенности. Поэт заставляет задуматься: ведь непонятность находится перед глазами, в ряду наблюдаемых слов, а истовенность стиха, которая проникает эту же непонятность, сокрыта от наблюдения. Парадокс! Слово явлено, но непонятно, а истовенность сокрыта, но очевидна.
Неологизм "истовенность" объединяет понятия истины, искренности, наконец, самой творческой одержимости. В этом контексте становится ясно, что истовенность опережает понимание и сила ее воздействия заключается в том, что она побуждает читателя-интерпретатора вопросить мысль поэта. Именно она, истовенность, направляет мысль читателя к началам – в глубь, в "затекст", к истокам работы мыслящей души поэта. Здесь, в этом "пред", пространстве, которое поэт характеризует как сплав высокого умозрения и пронзительной – истовой – искренности, формируется интонационный строй смысла, настраивающий мысль читателя на "вибрации души" автора.
Именно это пластическое пространство интонолог называет мыслетелом, именно в нем мыслящая душа чувствует и мыслит, именно его интенсивность содержит исток истины и ее истовенности. Интонолог рассматривает это пространство с точки зрения того, как художник Хлебников творит и описывает себя, глядя в свое Я. Необходимо добавить, что современная наука еще не знает, как измерить степень напряжения мыслетела – истовенного пространства художника (впрочем, как и человека вообще) – и пока не ставит перед собой такую задачу. ЕИ обозначает напряжение мыслительного поля человека термином Тон, которым, как известно, древние означали степень напряжения фрагментов пространства макро- и микрокосмоса.
Даже из такого краткого погружения в художественно-теоретические рассуждения поэта можно сделать вывод о целостном характере мышления Хлебникова. В велимироведении говорят о синтезе высокой поэзии и научной глубины. Прежде всего мышление поэта сосредоточено в его художественно-теоретических формулах, образующих целую систему блистательных стихотворений малого жанра, где метафора выступает в роли точного понятия, означающего теоретический концепт. Сам поэт придавал им большое значение: "Мелкие вещи тогда значительны, когда они так же начинают будущее, как падающая звезда оставляет за собой огненную полосу... вещь хороша, когда она, как камень будущего, зажигает настоящее"¹¹. Но формулы пронизывают и его прозу и обязательно присутствуют в крупных жанрах. В них автор поднимается над конкретным повествованием и с высоты наблюдающей мысли завязывает теоретико-философский узел-коду, обнажая тем самым главный смысл произведения. В этих формулах сосредоточена главная задача его творчества: понять, кто есть человек. Ведь "мы до сей поры не знаем, кто мы: Святое Я, рука или вещь"¹². Прозрачность, лаконизм, музыкальность и вместе с тем загадочность этих формул привлекают исследовательскую мысль вот уже 100 лет.
Одно из самых глубоких самоописаний духовного Я поэта – духовная автобиография "Я вышел юношей один". Духовный подвиг Я начинается при жизни, но имеет пророческое продолжение, продолжает себя в будущее, в вечность. Эту удивительную биографию Хлебников создает незадолго перед уходом из жизни.

Я вышел юношей один
В глухую ночь,
Покрытый до земли
Тугими волосами.
Кругом стояла ночь,
И было одиноко.
Хотелося других, хотелося себя.
Я волосы зажег,
Бросался лоскутами, кольцами.
Зажег поля, деревья –
И стало веселей.
Горело Хлебникова поле,
И огненное Я пылало в темноте.
Теперь я ухожу,
Зажегши волосами,
И вместо Я
Стояло – Мы!
Иди вперед, варяг суровый Нансен,
Неси закон и честь!

Поэтический строй биографии описывает исход конечной формы внутреннего бытия, Я в мир духовный – мир, где основной Тон мыслящей души Я поэта обретает бессмертие.
Пророческое самоописание использует сильный метафорический инструмент, который позволяет представить сокрытую мощь внутреннего бытия сквозь призму мифологемы: волосы означают энергийные линии вселенной и огня – мирового логоса. Космогоническая метафора, характеризующая творческое горение Я, имеет свою обратную – земную, человеческую сторону: Я поэта.
Метафора нездешнего явления уникального Я поэта – "вышел юношей один": вышел – как уникальный и призванный, в коконе своего предназначения, коконе волос – мысли и воли. Но при этом его Я еще остается в немой и глухой темноте, закрытое для всех и для себя. И Хлебников дополняет данную свыше мыслительную мощь сердечной вибрацией простого человеческого Я. Простое Я, исполненное человеческих чувств, тоже является в ночь, но с новым ощущением: "и было одиноко, хотелося друзей, хотелося себя" (далекая ассоциация на гераклитовское "я искал самого себя"). И тогда Я поэта в образе нездешнего мыслящего существа и Я сердечно-просторечное предстает, если использовать термин Хлебникова, "двояковыпуклым" Я. В этом единстве вселенского и земного, человеческого разгорается творческий огонь уникального духовного пространства Хлебникова.
Художественная сила стихотворения соответствует силе философского саморассмотрения. Речь идет о возможности выхода сокрытого, духовного Я в целях "бессмертновения". Мысль о бессмертии – глубинный лейтмотив его творчества: "ветер песни сея улетел в свои края лишь бессмертновею я".¹³
Мифологическая палитра этого фантастической красоты произведения включает в себя и самоописание исключительно внутреннего, и размышление поэта о своем прошлом – истоках, о своем настоящем и будущем – за пределами своей жизни. Это и реальная биография, и греза о бессмертии, и пророчество; это то самое Я, о котором он говорит: "я в настоящем молится себе в будущем"¹⁴ .
Попытаемся теперь войти в пространство скрытого ведения пластики мысли, организующей космос произведения. В нем внутренняя линия мысли разворачивается по стройным логическим законам и обнаруживает себя четкой трехчастной формой произнесения. В основании этой классической трехчастности лежит формула, на которую опирается весь поэтический космос произведения.
Энергийная линия непрерывного ведения чистого смысла подобна музыкально выраженной одноголосной мысли. Опираясь в своем движении на контрфорсы глаголов "Я вышел – Я зажег – Я ухожу – Иди", она образует трехчастную композицию.
Теперь формируется структура всей формы, в которой пластический ход мысли проявляет себя в функции каждой части. Эти части таковы:

– экспозиция, объединяющая две мелодические волны. Первая озвучивает явление в мир мощной мыслительной силы: "Я вышел юношею в ночь, покрытый до земли тугими волосами". Вторая волна: "Кругом стояла ночь, и было одиноко, хотелося друзей, хотелося себя";
– середина с активной огненной средой распространения "истовенного" Я. Длинные мысли экспозиции сменяются короткими, энергичными фразами: "Я волосы зажег, бросался...", – в которых нарастающее напряжение подводит к кульминации: "и огненное Я пылало в темноте";
– динамическая реприза, где поворот из настоящего к будущему – как повторение от обратного: супротив "я вышел" – "теперь я ухожу"; супротив "и было одиноко" – "и вместо Я стояло Мы";
– кода – вывод. В ней на первый взгляд логическая линия прервалась, что порождает представление о незавершенности биографии. Но это не так. Она завершена еще в репризе, но здесь поэт обращается к своему Я, которое получает честное имя Нансена, и дает напутствие: иди и "неси закон и честь" – истину о пути.

Стихотворение содержит огромной силы утверждение о том, что внутренне сформированная духовная сфера приобретает невидимую, но реально существующую, независимую вечную жизнь. Сила же горящих волос – не агрессивная мощь, а гибкая, умная, эластично проникающая духовная сила , которую ткёт земная мысль.
Таков самый общий взгляд-проект на тему "Хлебников в пространстве единой интонологии.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Шипулина Г. И. "Цветок неповторимый" и "звонкий вестник добра" (Сергей Есенин и Велимир Хлебников). – Радуница, 3, 60–61. Мурсалиева Х. А. гызы. Восточная тематика в творчестве Велимира Хлебникова. Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Баку, 1991. Чеботарева В. Бакинские адреса Велимира Хлебникова // Бакинский рабочий. Февраль 1988 г. Чеботарева В. Часы человечества: Документальное повествование о жизни Велимира Хлебникова в Баку и Персии // Лит. Азербайджан. 1991. № 11/12. С. 115–181.
² Дуганов Р.В. Проблема эпического в эстетике и поэтике Хлебникова. http://www.ka2.ru/nauka/duganov_1.html
³ В связи с этим вопросом Григорьев обращается к интонологу Ивановой-Лукьяновой, чтобы опробовать интонологический анализ стихотворения "Ая". Интуиция Григорьева оказалась верной, и к анализу "Ая" подключился коллектив семинара "Единая интонология". С опорой на этот метод автор данной работы смог выдвинуть гипотезу о том, что инициалы "Л.Г.", указывающие, кому стихотворение посвящено, расшифровываются как имя поэтессы, писательницы, художника Елены Гуро.
⁴ См. Радионова Т. Единая Интонология: теория интонаре – теория бытия мысли // Академические тетради–13. Единая Интонология. М. 2009. С. 15–49.
⁵ Далее единая интонология будет означаться сокращенно – ЕИ.
⁶ Там же. С. 59.
⁷Парафраз на название работы Г.Г. Шпета "Сознание и его собственник".
⁸ Пусть на могильной плите прочтут // Велимир Хлебников. Творения. М.: "Советский писатель". 1986. С. 577.
⁹ Там же.
¹⁰ Свояси // Велимир Хлебников, там же.
¹¹ О стихах // Хлебников, там же, С. 633.
¹² Дети Выдры //Хлебников, там же, С. 431.
¹³ Крымское // там же, С. 49.
¹⁴ О современной поэзии // Там же. С. 633.