В 1937 году арестовали брата писателя Льва Кассиля. Кассиль работал в "Известиях". Его вызвал ответственный секретарь:
– Лева, у тебя есть удостоверение?
– Есть.
Секретарь взял удостоверение и бросил в стол.
– К сожалению, ты уволен.
Кассиль ждал ареста. Приготовил вещи. Сидел дома и считал ступени. От входа до его квартиры – девятнадцать. Если слышен шаг на двадцатую – значит, мимо. От нервного напряжения у него стали выпадать волосы. Друзья испарились. Вдруг телефонный звонок:
– Лева, поздравляю с орденом "Знак Почета"!
– Нашел время шутить!
Снова звонок и поздравление. Потом позвонили из Союза писателей и пригласили на митинг по поводу награждения группы писателей. А произошло, как потом рассказывал Фадеев, следующее. Сталин просмотрел список писателей, представленных к награждению, и спросил:
– А где тот молодой человек, который в тридцать втором году у Горького лезгинку танцевал?
Фадеев воскликнул:
– А, Лев Кассиль! Он пишет!
– Почему его нет среди награжденных?
– У него брат арестован, товарищ Сталин.
– Товарищ Фадеев, Союз писателей создавали, чтобы вы защищали писателей от нас, а нам приходится защищать писателей от вас.

* * *

На банкете по окончании декады таджикского искусства Сталин провозгласил тост:
– За великий таджикский народ, за его замечательное искусство, искусство Хайяма и Рудаки, Фирдоуси и...
– Бираф! Старый литературоведений капут! – закричал сидевший в конце стола маленький старичок.
Сталин, будто ничего не заметив, начал снова:
– За замечательное таджикское искусство Хайяма и Рудаки, Фирдоуси и Джами...
– Бираф! Старый литературоведений капут! – снова закричал старичок и решительно направился к вождю. Тот нырнул под стол. Тут же два молодца скрутили старичка. Сталин вылез из-под стола, сделав вид, что искал трубку, спокойно опустился в кресло и спросил сидевшего рядом секретаря ЦК Таджикистана Гусейнова, кто этот агрессивный старичок.
– Это известный писатель и литературовед Садриддин Саид-Мурадзода, или Айни, – разъяснил Гусейнов. – Он кричал: "Браво! Старому литературоведению пришел конец!" Он приветствует высказывание товарища Сталина о принадлежности Фирдоуси к таджикской литературе.
Сталин вышел из-за стола и приблизился к все еще скрученному аксакалу. По знаку бровей вождя старичка отпустили. Сталин спросил:
– Вы кто?
Аксакал склонился и ответил, что он недостойный Садриддин Айни.
– А как ваша настоящая фамилия?
– Садриддин Саид-Мурадзода.
Сталин протянул руку:
– Будем знакомы. Джугашвили.

* * *

В 1936 году в Махачкалу приехала бригада поэтов – переводить песни лезгинского поэта Сулеймана Стальского, которого Горький назвал Гомером ХХ века. Вышел неграмотный старик, заиграл на каком-то струнном инструменте и запел:
О Сталин, ты – падишах падишахов.
Ты – султан султанов.
Ты – царь царей.
Ты – выше белого царя.
Поэты сначала остолбенели, а потом перевели:
О Сталин, ты солнце народов,
Ты вершина гор...
И так далее в том же духе.

* * *

Однажды в конце 30-х годов у знаменитого артиста эстрады Смирнова-Сокольского собрались гости. Кто-то сообщил: арестован администратор Москонцерта Поздняк – добрый, деловой, совершенно далекий от политики человек. Все роптали: чтобы Поздняк был врагом народа?.. Хозяин, к ужасу присутствующих, позвонил в НКВД и попросил его принять. Смирнов-Сокольский был известным человеком, и ему предложили немедленно приехать. Друзья его отговаривали, но отступать было поздно.
Принявшему его начальнику он сказал:
– Я уверен в невиновности Поздняка. Его арест – ошибка.
Начальник затребовал дело. Принесли пухлую папку. Начальник пролистал ее, тщательно прикрывая от посетителя, и заключил:
– Поздняк арестован правильно: он пытался скомпрометировать вождя.
Извинившись за беспокойство, Смирнов-Сокольский ретировался. Дома он развел руками: Поздняк арестован правильно – он пытался скомпрометировать вождя... Гости растерянно молчали. И только конферансье Гаркави задумчиво произнес:
– Что же это за вождь, если его может скомпрометировать Поздняк?..

* * *

Рассказывал писатель Панферов. Однажды его пригласили в Кремль. Сидит в приемной, ждет. Из кабинета Сталина вылетает Шолохов.
– Что там, Михаил Александрович?
– А!..
Вызывают Панферова, он входит. Сталин сидит один. Панферова сажает напротив, долго возится с трубкой, потом целую минуту или две смотрит на него и наконец спрашивает:
– Товарищ Панферов, как вы относитесь к товарищу Сталину? Любите ли вы товарища Сталина?
– Я люблю партию, народ, а их лучшим воплощением является товарищ Сталин, поэтому я люблю товарища Сталина.
Сталин встает, ходит. Неожиданно останавливается и спрашивает в упор:
– Как вы относитесь к Яковлеву? Что думаете о нем?
– Раз Яковлев арестован, значит, виноват перед партией и народом, но ко мне Яковлев относился хорошо, никогда не обижал и даже похвалил мой роман "Бруски".
– Похвалил... Мы ему сказали наше мнение – он и похвалил. Похвалил... Наше это было мнение, а не его.
Опять ходит. Снова внезапно останавливается:
– А каковы ваши отношения с Варейкисом? Почему вы в своем творчестве так много внимания уделяете Варейкису? Вы его любите?
Панферов оправдывается. Сталин, не дослушав:
– Варейкис тебя вербовал?
– Ей-богу, не вербовал! – отвечает Панферов, перекрестившись.
– Правильно, Варейкис знал, кого вербовать, – согласился Сталин.
В последних частях "Брусков" смекнувший, что к чему, Панферов уделил Сталину необходимое внимание.

* * *

Как-то Федин, Леонов и другие маститые литераторы решили пожаловаться на Фадеева Сталину. Сталин уже знал о цели визита. Маститые ожидали в приемной, когда он появился и, проходя мимо, произнес: "Толстого читаю – нравится, Чехова читаю – нравится, Фадеева читаю – не нравится". И скрылся в кабинете. Фадеев лишился руководящей должности, правда, ненадолго. Позже Берия, давний недруг Фадеева, пытался заменить его Петром Павленко, который когда-то работал с ним в Тбилиси. Он даже устроил Павленко разговор со Сталиным, но неудачно. Сталин смотрел в окно и молчал. Скоро – в 1951 году – Павленко умер, и вопрос о замене им Фадеева отпал сам собой.

* * *

Однажды на приеме в Кремле Сталин предложил Вирте сесть, а сам остался стоять. Вирта сел, но потом встал и сказал, что ему неудобно сидеть, когда товарищ Сталин стоит. "Не беспокойтесь, товарищ Сталин выстоит", – успокоил его вождь.

* * *

Сталин принимал писателей. Разговаривая, он достал папиросы "Герцеговина флор", выпотрошил табак и набил им трубку. Пустая коробка осталась на столе. Валентин Катаев схватил эту коробку и сказал, что хочет сохранить ее как дорогой сувенир. Сталин что-то буркнул Поскребышеву, и тот забрал у Катаева коробку.

* * *

Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Эрдмана пригласили в Кремль и представили Сталину как очень остроумного человека. "А вы продемонстрируйте нам ваше остроумие, товарищ Эрдман", – обратился к нему Сталин. Эрдман прочел:

Шасть ГПУ к Эзопу
И хвать его за жопу.
Мораль сей басни ясен –
Не надо басен.

Сталин посмеялся, все посмеялись. И Эрдмана посадили.

* * *

Горький подготовил к I съезду писателей доклад. Сталин высказал замечания: доклад слишком уходит в историю, отвлекается от современных задач писателей, не отражает связи литературы с жизнью. Горький, независимо – нога на ногу – расположившись на диване, с обидой пробасил:
– А вот возьму и откажусь делать доклад. Вот и будет скандал на весь мир.
Сталин примирительно сказал:
– Ну что вы, Алексей Максимович, выступайте, как находите нужным.

* * *

Один из выступавших на I съезде советских писателей сказал: "Горький – это Сталин в литературе". Сталину это не понравилось, а Горький испугался.

* * *

Едва завидев секретаря Горького Минца, Сталин спрашивал: "Ну как, начал?" Он ждал, когда Горький обессмертит его своим пером.

* * *

Вызывает Сталин Горького:
– Товарищ Горький, вы написали роман "Мать". Не пора ли вам написать роман "Отец"?
– Я попытаюсь, Иосиф Виссарионович...
– Попытайтесь, попытайтесь... Попытка не пытка, как говорит товарищ Ягода.

* * *

Виктор Шкловский рассказывал мне, что афоризм "Писатели – инженеры человеческих душ" был высказан Олешей на встрече литераторов со Сталиным в доме Горького. Позже Сталин корректно процитировал эту формулу: "Как метко выразился товарищ Олеша, писатели – инженеры человеческих душ". А потом афоризм был приписан Сталину. Он не возражал.

* * *

Банкет в Кремле. Сталин, как всегда, прохаживается вдоль стола, попыхивая трубкой. Алексей Толстой произносит тост в его честь. Он говорит долго, употребляя все больше высоких эпитетов и превосходных степеней. Сталин останавливается около него и хлопает по плечу: "Хватит стараться, граф".

* * *

В 1939 году Алексей Толстой посетил Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. В павильоне Узбекистана демонстрировался роскошный ковер – чудо коврового искусства. Толстой подошел к директору и попросил продать ковер. Директор ответил, что при всем величайшем уважении к знаменитому писателю это невозможно: ковер – народное достояние. Толстой вернулся домой расстроенный. Ковер не выходил у него из головы. Совсем замучившись, он позвонил Сталину: рассказал о работе над романом "Хлеб", над образом товарища Сталина и пожаловался, что работа идет неровно – он лишен уюта, ему недостает ковра, но ковер не продается. "Ничего, – ответил Сталин, – мы постараемся помочь вашему творческому процессу, раз вы поднимаете такие актуальные и трудные темы. Ваш "Хлеб" нужен нам, как хлеб насущный". К вечеру на двух грузовиках привезли ковер. Работа писателя пошла успешно, и вскоре он опубликовал роман "Хлеб", в котором Сталин восхваляется как спаситель России.

* * *

Молодой критик Марк Поляков посетил Алексея Толстого в Барвихе. Мэтр был благосклонен и пригласил гостя отобедать. За обедом Толстой расхвастался:
– Салат – с моей грядки. Морковь – сам вырастил. Картошка, капуста – все свое.
– А хлеб тоже ваш? – съязвил Поляков.
– Хлеб?! Вон отсюда! – рассвирепел Толстой, справедливо усмотрев в вопросе Полякова намек на роман "Хлеб", написанный по социальному заказу и прославляющий Сталина.

* * *

В 1938 году все областное ростовское руководство было арестовано. Секретарю обкома комсомола (по другой версии – начальнику областного НКВД) удалось бежать и добраться до Шолохова. Шолохов выехал в столицу. Поселившись в гостинице, он написал Сталину, что просит принять его, потом стал звонить в секретариат Сталина – но безуспешно.

Неожиданно ему самому позвонили оттуда и пригласили на заседание Политбюро. Там рассматривалось письмо Шолохова. Все сидели, а Сталин ходил и говорил о поджогах и бесчинствах на Дону, и получалось, что и Шолохов в этом виноват. Писатель не сводил со Сталина глаз, пытаясь прочесть на его лице свою судьбу. Неожиданно Сталин смягчился: "Человек с такими глазами не может быть нашим врагом. Товарищ Шолохов, как вы могли подумать, что партия даст вас в обиду?"

Прямо из тюрьмы в Кремль доставили ростовских руководителей. Им было предложено занять посты в Москве. Шолохов попросил отпустить их в Ростов – его просьбу удовлетворили.

* * *

В Вешенской кто-то сказал Шолохову: "Сталин – жестокий человек". Шолохов ответил: "Жестокость – черта ограниченных людей". Вскоре он отправился в Москву просить Сталина помочь станице в севе и выделить вешенской школе дополнительные средства. Сталин разговаривал сухо, распорядился помочь, а потом спросил: "У вас все? А то у ограниченных людей время ограничено".

* * *

В начале 30-х годов Булгаков написал Сталину, что так как его не печатают на родине – ему грозит голодная смерть, и он просит спасти его – выслать за границу. Пришел ответ – в нем сообщался номер телефона Сталина. Телефона у Булгакова не было, и он позвонил из автомата. Но очередь, собравшаяся у будки, стала проявлять нетерпение, разговаривать было трудно, и собеседник сказал Булгакову: идите домой, вам позвонят. Когда Булгаков вернулся домой, военные уже протягивали временную связь, и скоро раздался звонок.
– Товарищ Булгаков? Вы нам писали?
– Да, товарищ Сталин. Меня не печатают...
– И вы решили... уехать за границу?
– Нет, товарищ Сталин. Я много думал и решил, что место русского писателя в России, даже если мне суждено умереть от голода.
– Вы... правильно... решили... товарищ Булгаков...
Сталин говорил с большими паузами, и Булгаков дул в трубку, пока не понял, что это манера говорить.
– Да, я не уеду, но меня не принимают на работу.
– А вы... попробуйте... стать заведующим литературной частью МХАТа...
– Да меня туда и в дворники не возьмут!
– А мы вам... немного поможем... Какие еще проблемы?
– Цензура ничего не пропускает.
И тут Сталин повторил фразу, сказанную Николаем I Пушкину:
– Я буду... вашим цензором. Присылайте мне... все ваши произведения.
Булгакова приняли во МХАТ. Он написал пьесу "Кабала святош" и роман о Мольере, исследующие проблему "художник и монарх". Спектакль о Мольере после нескольких представлений был снят. Булгаков написал пьесу "Батум" – о детстве вождя, о выдающемся ребенке, имевшем замечательные задатки, и отправил ее Сталину. Ответа не было.
Булгаков заболел. Мхатовцы послали письмо Сталину, в котором просили лучшего друга советского театра помочь замечательному драматургу Михаилу Булгакову. Сталин молчал.
Елена Сергеевна написала Фадееву. Фадеев был человеком всяким, иногда душевным и отзывчивым. Получив письмо, он около полуночи приехал к Булгаковым. Поговорить с Михаилом Афанасьевичем ему не пришлось – тот был в забытьи. Узнав, что у него отказывают почки, Фадеев попытался отправить его на лечение в Египет, но это не удалось. Сразу после смерти Булгакова раздался звонок из секретариата Сталина: правда ли, что писатель Булгаков умер? Получив утвердительный ответ, представитель власти повесил трубку.

* * *

Писатель Леонид Леонов пророчествовал: "Дату рождения Иосифа Джугашвили положат наши внуки в основу завтрашнего летоисчисления, чтобы окончательно закрепить новый стиль общественного устройства".

* * *

У Сталина в гостях были литераторы. Сталин заметил, что Леонид Леонов не пьет.
– Товарищ Леонов, почему вы не пьете?
– У меня завтра в шесть утра начинается рабочий день, и я должен быть в форме.
– Ну что же, – сказал Сталин, – давайте, товарищи, отпустим товарища Леонова, он не то, что мы, – занятой человек.

* * *

Однажды в гостях у Горького Сталин вынул из книжного шкафа книжку и стал декламировать поэму "Девушка и смерть". Горький сконфузился: "Это ученическая вещь". Не обращая внимания, Сталин дочитал поэму и написал на книге: "Эта штука сильнее, чем "Фауст" Гёте. Любовь побеждает смерть".
Критик Еголин начал разрабатывать новую тему: "Штука как жанр советской литературы".

* * *

Андрей Платонов написал повесть "Впрок". Дал прочитать ее Фадееву. Тот прочел, подчеркнул ряд идеологически ошибочных мест и взял повесть в журнал "Красная новь", который он редактировал. Появилась верстка. Подчеркнутые места в ней были набраны курсивом. В таком виде повесть и попала Сталину. Он прочел, квалифицировал Платонова как кулацкого писателя и пообещал: "Эта вещь впрок автору не пойдет". Семен Липкин видел сталинскую надпись на тексте повести: "Сволочь", а согласно другим очевидцам, надпись гласила: "Кулацкая сволочь".

* * *

Бабель очень хотел встретиться со Сталиным и попросил об этом Горького. Тот пригласил его к себе в дом у Никитских ворот. За столом Бабель оказался со Сталиным и Ягодой. Пили чай. По собственному признанию Бабеля, он очень хотел понравиться: "Вы же знаете, я хороший рассказчик, а тут я еще очень старался. Вспомнил встречу с Шаляпиным в Италии. Шаляпин после выступления вытирал с огромного, прекрасного и уже постаревшего лица грим. Я у него спросил, не собирается ли он вернуться в Россию. "Большевики отняли у меня дом и автомобиль. Что мне делать в России?" – ответил он. Сталин слушал молча, а тут начал громко размешивать сахар в стакане. И сказал Сталин:
– Мы, большевики, строим дома, наш автозавод начал выпускать автомобили. А Шаляпин все равно гордость и голос народа.
Я стал стараться еще больше и рассказал о моей поездке в Сибирь, на Енисей. Очень красочно расписал сибирскую ширь реки – Европе и не снились такие просторы и такая несказанная красота...
Ложечка опять заходила по стакану, и Сталин сказал:
– В Сибири реки не в ту сторону текут.
Смущенно покашливая, Горький встал из-за стола и вышел в другую комнату. А Ягода уставился на меня сорочьими глазами и смотрел не мигая. И я понял, что провалился".

* * *

Бабель сказал Паустовскому: "Случилось страшное – я не понравился Сталину, но случилось и более страшное – он мне тоже не понравился".

* * *

В разгар репрессий Пастернак долго хлопотал о Мандельштаме. Неожиданно Пастернаку позвонил Сталин:
– Товарищ Пастернак, хороший ли поэт Мандельштам?
Не соотнеся свой ответ с драматической ситуацией, в которой находился Мандельштам, Пастернак стал путано рассуждать о достоинствах и недостатках его поэзии.
– А как идут дела у поэта Мандельштама?
– Он сослан. Я хлопотал, но безуспешно.
– А почему вы не обратились ко мне? Я к своим друзьям отношусь лучше: если бы мой друг был в таком положении, я бы на стену лез.
– Но что мне делать?
– Ну ничего, с Мандельштамом теперь все будет хорошо.
– Спасибо, Иосиф Виссарионович. Я бы хотел с вами встретиться и поговорить.
– О чем?
– О жизни и смерти.
В трубке раздались гудки отбоя. Пастернак, решив, что его разъединили, дозвонился до секретариата Сталина. Ему ответили:
– Вас не разъединили, товарищ Сталин повесил трубку.

* * *

В середине 30-х Сталин спросил у Фадеева, что делает поэт Пастернак.
– Пишет стихи, – ответил Фадеев.
– Это хорошо, – сказал Сталин. – А почему бы поэту Пастернаку не написать поэму о колхозе? Нужно воспевать нашего хлебороба.
– Хорошо, товарищ Сталин. Я поговорю с ним.
И Фадеев передал Пастернаку пожелание товарища Сталина.
Вскоре Сталин поинтересовался, написал ли Пастернак о колхозе.
– Пока не написал.
– Это жаль. Создайте условия. Пошлите в командировку в колхоз. Пусть изучает жизнь.
Когда в третий раз Сталин спросил у Фадеева, что делает поэт Пастернак, и услышал в ответ, что тот так и не написал поэмы о колхозе, он рассердился:
– Мы просим Пастернака показать, как наши труженики растят хлеб, а он не хочет. Давайте урежем хлеб поэта Пастернака, раз его не интересует, как этот хлеб достается.
И Пастернака перестали печатать.

* * *

Поэт Александр Прокофьев вспоминал:
– Умер Горький. Вызвали меня из Ленинграда – и прямо в Колонный. Стою в почетном карауле. Слезы туманят глаза. Вижу: Федин слезу смахивает, Погодин печально голову понурил. Вдруг появился Сталин. Мы встрепенулись и... зааплодировали.

* * *

Владимир Поляков рассказывал:
– Было это в 1936 году. Я, никому не известный литератор, очень хотел попасть на похороны Горького. Попросил Зощенко достать пропуск. Иду по Москве к Колонному залу, и вдруг продают горячие сосиски в пакетиках. У меня привычка: покупать все новое. Купил пакетик с сосисками и вошел в Колонный, думаю, где-нибудь в гардеробе оставлю. Но меня проводят сразу в круглую комнату за сценой. За столом Ворошилов, Молотов, Калинин, другие вожди и много известных писателей. Меня вызывают по фамилии и надевают на руку траурную повязку. Я, не оборачиваясь, говорю кому-то:
– Покараульте мои сосиски...
Обернулся – человек с трубкой внимательно смотрит на меня...
– Не беспокойтесь, ваши сосиски будут в полной сохранности.
Тут меня окружают военные и вместе с другими ведут в почетный караул. Откараулив, возвращаюсь. Подходит ко мне военный в больших чинах, отдает честь и рапортует:
– Ваши сосиски, товарищ Поляков, в полной сохранности.

* * *

Спустя одиннадцать лет после смерти Горького Сталин рассуждал:
"Горький в романе "Мать" не изображал крупных людей, а изображал только рядовых. Это хорошо. Однако у Горького не всегда поймешь, на чьей он стороне. Неясно, например, в "Деле Артамоновых", какова позиция Горького, куда он клонит".

* * *

Сталин заподозрил намек на себя в строках Сельвинского:

Родная русская природа,
Она полюбит и урода,
Как птицу, вырастит его.

Сельвинского вызвали с фронта и привезли на заседание Политбюро. Заседание вел Маленков. Он долго добивался от поэта: "Кого вы имели в виду?" Сельвинский, не понимая, чего от него хотят, объяснял прямой и единственный смысл стихов: русская природа добра ко всему живому. С резким осуждением творчества поэта выступил философ Александров. Создалась грозная, чреватая бедой ситуация. Неожиданно непонятно откуда в зале заседания появился Сталин и сказал:
– С Сельвинским следует обращаться бережно: его стихи ценили Бухарин и Троцкий.
В отчаянии Сельвинский закричал:
– Товарищ Сталин, так что же я – в одном лице право-левацкий блок осуществляю?! Я тогда был беспартийный мальчик и вообще не понимал того, что они писали. А ценили меня многие.
Сталину ответ понравился, он сказал:
– Надо спасти Сельвинского.
Маленков, который только что топал ногами, дружески пожурил:
– Вот видите, товарищ Сельвинский, что вы наделали?
Сельвинский повеселел:
– Товарищ Сталин сказал, что меня надо спасти!
Все расхохотались. Сельвинский попросил разрешения почитать стихи. Фадеев и Щербаков поддержали его просьбу. Сельвинский прочел "Русской пехоте". Стихи всем понравились. Было принято решение: запретить Сельвинскому находиться на фронте. Сельвинский огорчился: "У нас в семье военная косточка: дед – кантонист, отец участвовал в Русско-турецкой войне, а меня не пускают на фронт".

* * *

Банкет в Кремле по поводу Первомая. Приглашена писательская элита. Анатолий Софронов подошел к Кагановичу, поздравил его и поцеловал. Затем расцеловался с Микояном и Ждановым и потянулся к Сталину. Сталин отстранился:
– Нельзя же в один вечер перецеловать все Политбюро!
На другие банкеты Софронова уже не приглашали.

* * *

По указанию Сталина украинского поэта Владимира Сосюру проработали в печати как националиста. Над ним нависла опасность ареста, он запил и написал Сталину письмо, какого никогда не написал бы трезвым: "Отец родной, не убивай своего сына!" Письмо было столь странным, что дошло до адресата, который наложил не менее странную резолюцию регистратора прихода и расхода человеческого материала: "Тов. Сосюре сохранить жизнь".

* * *

Однажды в беседе с Фадеевым Сталин похвалил повесть Анатолия Рыбакова "Водители", опубликованную в 1950 году:
– Лучшая вещь в прозе этого года.
Неудивительно, что в 1950 году Рыбакова включили в список кандидатов на Сталинскую премию. Список сопровождался справкой из органов. Заглянув в справку, Сталин нахмурился:
– А почему включили Рыбакова?
– Лучшая вещь в прозе этого года, товарищ Сталин, – напомнил Фадеев.
– Зачем включили? Неискренний человек. Сидел, скрыл свое прошлое и пробрался в партию. Разберитесь там.
Берия с одной стороны стола и руководители Союза писателей Фадеев и Сурков – с другой закивали головами. И было непонятно, кто и в чем должен разобраться: руководители Союза писателей в художественных достоинствах повести Рыбакова или Берия в политических недостатках гражданина Рыбакова.
Перед заключительным обсуждением кандидатов Сурков затребовал из отдела кадров личное дело Рыбакова и выяснил, что в юности, в начале 30-х годов, Рыбаков несколько лет сидел за выступление на комсомольском собрании, а в партию вообще не вступал.
Обсуждения никакого не было, все сидели молча. Сталин просмотрел окончательный список и занес руку, чтобы поставить подпись, и вдруг вспомнил:
– А как дела с тем неискренним человеком, который обманул партию?
– Товарищ Сталин, Рыбаков не обманывал партию: он беспартийный, – объяснил Сурков.
– Хорошо работаешь, товарищ Берия, хорошо у тебя получается, – пожурил Сталин и своей рукой вписал Рыбакова в окончательный список.

* * *

Сталин посмотрел "Отелло". Поинтересовались его мнением. Он подумал и сказал: "А этот – как его? – Яго – неплохой организатор".

* * *

В 30-х годах Сталин и члены Политбюро посмотрели спектакль "Хлеб" по пьесе Владимира Киршона (к одноименному роману Алексея Толстого никакого отношения не имеет). Автор ожидал, что его пригласят в правительственную ложу, но этого не случилось. На следующий день, оказавшись у Горького, куда приехал Сталин, Киршон подошел и при всех спросил:
– Товарищ Сталин, как вам понравился спектакль "Хлеб"?
– Не помню такого спектакля.
– Вчера вы смотрели спектакль "Хлеб". Я автор и хотел бы знать о вашем впечатлении.
– Не помню. В тринадцать лет я смотрел спектакль Шиллера "Коварство и любовь" – помню. А вот спектакля "Хлеб" не помню.

* * *

Сталин во МХАТе. После второго действия Станиславский и другие руководители робко интересуются:
– Как вам, товарищ Сталин, наш спектакль?
– Скучно... – У всех на лицах испуг. – ...в антрактах!

* * *

Во время репетиции Станиславскому понадобилась веревка, а в театре ее найти не удалось. Он бросился к телефону:
– Товарищ Сталин! Невозможно работать: нет веревки!
– Сколько вам нужно веревки? – спокойно спросил Сталин.
– Метра три...
– Хорошо, товарищ Станиславский.
Через два часа к театру подъехал грузовик с трехтонной бухтой веревки.

* * *

Сталин принимал в Кремле грузинских деятелей культуры. На банкете он оказался между известными артистками Нато Вачнадзе и Тамар Чавчавадзе. "Подумать только, – обрадовался он, – какой чести я удостоился. Я, простой крестьянский сын, сижу между двумя грузинскими княжнами!"

* * *

На рубеже 30-40-х годов Сталин издал указ об уголовной ответственности за опоздание на работу свыше чем на двадцать минут. На следующий день после выхода указа Василий Качалов опоздал в театр на час.
Возникла паника, и директор театра запросил указания у Сталина. Сталин ответил:
– Я думаю, это не товарищ Качалов опоздал на репетицию на час, а репетиция началась на час раньше.

* * *

Во время посещения Сталиным МХАТа актер Борис Ливанов обратился к вождю:
– Товарищ Сталин, я хотел бы с вами посоветоваться: собираюсь играть Гамлета, прочел пятьдесят книг о нем и еще не разобрался.
– Почему вы думаете, что мнение одного неспециалиста поможет вам больше, чем мнение пятидесяти специалистов?

* * *

Сталин попросил Немировича:
– Если в Париже во время гастролей МХАТа увидите Шаляпина, поговорите с ним. Если он хочет вернуться, мы возражать не будем.
– Но ведь он выпустил антисоветскую книгу!
– Нас не интересует, что пишет Шаляпин, нас интересует, как он поет.

* * *

Рассказывал актер и режиссер Московского театра оперетты Владимир Канделаки.
– Я был приглашен на прием к Сталину. От вождя меня отделяли четверо гостей. Рядом с ним, по правую руку, сидел Борис Ливанов. Сталин начал тост, а подвыпивший Ливанов звякнул вилкой о тарелку. Сталин покосился в его сторону, а Ливанов с готовностью спросил:
– Товарищ Сталин, а где тот человек, который меня всегда к телефону зовет?
Сталин засмеялся и спросил у Жданова:
– Где тот человек, который зовет Ливанова к телефону?
Появился человек и вывел Ливанова из зала "к телефону".

* * *

Однажды на юге во время прогулки Сталин встретил артиста Михаила Жарова и сказал:
– А я вас знаю.
Жаров в растерянности ответил:
– Конечно, меня все знают...

* * *

Во время войны Соломон Михоэлс был послан в США собирать деньги в фонд помощи Советской Армии среди еврейской общины Америки. Однако на самом деле задание Сталина было другим. Михоэлс должен был мнимо сломать в Америке руку и в гипсе провезти полученный от супругов Розенберг микрофильм о секретах атомной бомбы.

Супругам Розенберг вынесли смертный приговор. К электрическим стульям был подведен телефон, по которому они до последнего мгновения могли назвать своих сообщников – и в их числе, конечно, Михоэлса – и этой ценой обрести помилование. Они предпочли смерть и были казнены. Американцы объявили супругов предателями нации. В Советском Союзе, ради которого они пошли на смерть, о них тоже никто доброго слова не сказал. А от великого актера ХХ века Михоэлса Сталин вскоре избавился, отправив его в небытие.

* * *

Сталину доложили: родственники Чапаева жалуются, что в фильме он не похож на себя. Сталин походил, помолчал и сказал: "Лгут, как очевидцы".

* * *

Рассказывал кинорежиссер Пырьев:
– Вызвал меня товарищ Сталин. Вхожу в его кабинет – навстречу выносят моего коллегу Александрова без чувств. Сталин у меня спрашивает:
– Товарищ Пырьев, нравится ли вам фильм "Чапаев"?
– Нравится, товарищ Сталин.
– И мне нравится. А вот товарищу Александрову не нравится!

* * *

Ночью накануне открытия Всесоюзного слета физкультурников ответственных работников кинохроники потребовали в Кремль. Встретили их Сталин, Молотов, Каганович и другие руководители. Сталин спросил, ужинали ли они.
– Спасибо, мы не голодны, – ответили кинорежиссеры.
Тем не менее тотчас появились две официантки с чаем и бутербродами. Когда "гости", не жуя, проглотили по бутерброду, Сталин спросил:
– Что надо делать, чтобы улучшить работу нашей кинохроники?
Преодолев робость, кинохроникеры заговорили:
– Операторы все время ездят в командировки, а с билетами трудно...
– А вы попросите товарища Кагановича – у него на транспорте большие связи.
Каганович сказал:
– Кинохронике во всех кассах будет оставляться броня.
– Так, один вопрос решили. – Сталин загнул палец. – Еще какие трудности?
– Нужен хотя бы один аппарат звукозаписи. Товарищ Большаков уже давно обещает выделить пять тысяч рублей...
– А мы попросим нашего наркома финансов дать вам на десять аппаратов звукозаписи. – Сталин загнул второй палец. – Еще какие трудности?
– Не можем достать автомобилей для съемки с движения.
– В городе Горьком есть автозавод имени товарища Молотова, попросим товарища Молотова достать нам по знакомству десять машин.
Молотов заверил, что машины будут. Сталин загнул третий палец.
– Какие еще трудности? Больше нет? Тогда идите и работайте. Желаю успехов!

* * *

В 30-х годах Сталин пригласил к себе четырех известных режиссеров.
– Что вам, товарищи, нужно для успешной работы? Просите, не стесняйтесь. Мы постараемся помочь.
Ромм пожаловался, что ютится с больной женой в одной комнате.
– Будет вам квартира, – сказал Сталин.
Пудовкин объяснил, что лучше всего работается за городом.
– Будет вам дача, – пообещал Сталин.
Пырьев сказал, что он слишком много сил тратит, чтобы добраться до дачи.
– Будет вам машина, – ответил Сталин.
Александров замялся: у него слишком большая просьба.
– Говорите, не стесняйтесь.
– Я хотел бы, товарищ Сталин, получить вашу книгу "Вопросы ленинизма" с автографом.
Квартиру, машину и дачу Александров получил в качестве приложения к книге.

* * *

Посмотрев в 1938 году фильм Чиаурели "Великое зарево", Сталин сказал: "А я и не знал, что я такой обаятельный!"

* * *

На правительственный просмотр фильма "Юность Максима" по традиции пригласили его создателей: режиссеров Козинцева и Трауберга. Трауберг болел, и пришел только Козинцев. Естественно, во время фильма он очень волновался и пытался угадать мнение Сталина. В это время вошел Поскребышев, передал какую-то записку, посветил фонариком. Сталин прочитал и буркнул: "Плохо!" Козинцев потерял сознание. Увидев это, Сталин сказал: "Когда очнется этот хлюпик, объясните ему, что "плохо" относится не к фильму!.. Товарищу Сталину весь мир говорит "плохо" – не падает же Сталин от этого в обморок!"
И распорядился, чтобы впредь фильмы представлял председатель Комитета по делам кинематографии.

* * *

Сталин много раз смотрел фильм "Волга-Волга". Когда действие доходило до определенного момента, он сообщал: "Сейчас она будет падать за борт!" Так же непосредственно реагировал он на "Юность Максима". Он кричал: "Наташа, куда же ты?! Туда нельзя! Ну разве так конспирируются?!" Любил и ковбойские фильмы. Когда пуля свистела над головой героя, он комментировал: "Черт возьми, чуть не попало!"

* * *

Игорь Ильинский рассказывал мне.
– Впервые меня пригласили в Кремль, на праздничный концерт, после выхода комедии "Волга-Волга", где я сыграл Бывалова. Когда я выходил на сцену, несколько человек в штатском оглядели меня с ног до головы, а двое из них так и простояли за кулисами во время всего выступления. Я читал рассказ Чехова. Обстановка была непривычная: люди в зале сидели за столиками по четыре человека. Подальше – длинный стол, за которым сидели члены Политбюро, в центре – Сталин. Все ели, пили, переговаривались. Меня никто не слушал. Я читал почти механически и от волнения непрерывно вертел пуговицу на пиджаке, так что она отскочила и запрыгала по сцене. За кулисами ко мне бросился один из людей в штатском и строго спросил:
– Что вы там высматривали?
– Пуговицу... – Я предъявил мой пиджак.
Совершенно потерянный, с ощущением провала, я сел за столик рядом с певицей Шпиллер. Ко мне подошел Молотов – поблагодарил за выступление. Я чуть-чуть успокоился. И вдруг к нашему столику приблизился вождь. Мы вскочили.
Сталин похвалил певицу, но заметил:
– Вам нужно поработать над верхним "до".
Шпиллер поблагодарила и обещала поработать. Потом Сталин повернулся к сопровождающим его людям и сурово спросил, показывая на меня:
– А это кто такой?
– Известный артист Ильинский, товарищ Сталин.
– Кому известный? Мне не известный!
Я сказал, что я артист театра и кино Игорь Ильинский, но Сталин не слушал:
– Кто это? Как он сюда попал?
– Это, товарищ Сталин, актер Ильинский. Он только что удачно сыграл в кинофильме "Волга-Волга".
И тут Сталин расплылся в улыбке:
– Товарищ Бывалов! Здравствуйте! Мы, бюрократы, всегда поймем друг друга... – и пожал мне руку.

* * *

Сталин спросил Любовь Орлову:
– Тебя муж не обижает?
– Бывает, но очень редко.
– Скажи ему, что, если он будет тебя обижать, мы его повесим.
Стоящий рядом Александров засмеялся:
– За что, товарищ Сталин?
– За шею, – мрачно пояснил вождь.

* * *

Обсуждалась будущая картина "Молодая гвардия". Сталин высказал мнение, что фильм нужно делать односерийным: иначе зрители, посмотревшие только первую серию, не сумеют получить правильного представления о советских комсомольцах. Герасимов осмелился возразить: он видит фильм в двух сериях. Тогда Сталин с наигранным простодушием стал спрашивать членов Политбюро – все дружно высказались за одну серию. После каждого ответа Сталин поворачивался к Герасимову:
– Убедил вас товарищ Молотов?.. Убедил вас товарищ Берия?..
А Герасимов, интуицией боксера почувствовав, что возражать можно, стоял на своем. И это несмотря на то что Большаков с отчаянием шептал ему на ухо:
– Соглашайся, дурак!
А Берия процедил:
– С кем споришь, кретин?
Когда опрос закончился и Герасимов остался непреклонным, Сталин махнул рукой:
– Ладно, в порядке исключения разрешим режиссеру делать фильм в двух сериях!
Когда кинематографисты покинули Кремль, натерпевшийся Большаков похвалил:
– Ну ты, Герасимов, молодец!

* * *

Михаил Ромм создал документальный фильм "Владимир Ильич Ленин", половина которого была посвящена Сталину как продолжателю дела Ленина. Сталин похвалил фильм. Естественно, никто из присутствующих уже не решился высказывать замечания. Только Берия уточнил: Лысенко в фильме назван создателем ветвистой пшеницы, но мы знаем, что именно товарищ Сталин поручил ему создать такую пшеницу и рассказал, как это сделать. Сталин примирительно сказал:
– Ну ладно, укажем в фильме, что Лысенко не создал, а вырастил ветвистую пшеницу.

* * *

Нечего начинать с конца. Сталину доложили, что Геловани хочет пожить на его даче у озера Рица.
– А зачем?
– Чтобы вживаться в ваш образ.
– Тогда пусть начнет с туруханской ссылки.

* * *

Кинематографическое начальство беспокоилось, что, исполняя роль вождя в фильме "Сталинградская битва", Алексей Дикий говорит без акцента. В ответ на критику актер сказал:
– Я знаю, что нужно.
Сталин посмотрел фильм и изрек:
– Савэршенно нэ похоже, но интэрэсно.

* * *

Дикий был приглашен в Кремль.
– Почему вы играете меня без акцента? – спросил его Сталин.
– Я играю не вас.
– А кого же?
– Вашу государственную функцию.
Сталин остался доволен ответом.

* * *

Сталину показали фильм "Смелые люди". Он похвалил:
– Хорошо артист Грибов скачет на лошади!
Большаков пояснил:
– Товарищ Сталин, это рирпроекция.
– А что такое рирпроекция?
– Грибов сидит на табуретке и подпрыгивает, а сзади под это подложен фон.
Сталин удивился:
– И на этой табуретке вы хотите обогнать Голливуд?

* * *

Нужно было подписать разрешение на выпуск фильма. Председатель Комитета по делам кинематографии подал Сталину авторучку. Авторучка не писала. Большаков виновато взял ее из рук Сталина и встряхнул – чернила выплеснулись на белые штаны генералиссимуса. Большаков застыл. Сталин вскинул голову, свирепо посмотрел на него и, довольный достигнутым впечатлением, засмеялся:
– Испугался, Большаков? Наверное, решил, что у товарища Сталина последние штаны?

* * *

Уходя в отпуск, Большаков наставлял своего заместителя:

– Если попросят показать товарищу Сталину новую картину, постарайся дождаться меня. Только если будут требовать, поедешь в Кремль. Войдешь во второй подъезд желтого здания, поднимешься на третий этаж и остановишься у зеркала. Стой спокойно, пока не позовут. Войдешь, поздороваешься, сядешь и молчи, пока не спросят. На вопросы отвечай кратко. И никакой инициативы, никаких самостоятельных высказываний и оценок. Понял?
– Чего проще.
Однако на деле заместитель сплоховал. Когда Сталин попросил показать ему какой-нибудь фильм, он сразу помчался в Кремль со второй серией картины "Большая жизнь" по сценарию Павла Нилина. У зеркала увидел щетку, потянулся за ней – услышал непонятно откуда: "Не трогай!" Когда вошел в зал, на вопрос Сталина, что привез, ответил: хороший фильм.
– Хороший? – фыркнул Сталин.
– Очень хороший.
– Это кто же так решил?
– Все, товарищ Сталин.
– Показывайте.
Пошли кадры разрушенного войной Донбасса, и Сталин спросил:
– Это какое же время у вас показывается?
Этого было достаточно, чтобы по поводу и без повода посыпались насмешки членов Политбюро. Когда экран погас, Сталин резко выразил свое недовольство и велел подготовить постановление ЦК.
Когда вернулся из отпуска Большаков, Сталин у него спросил:
– Этот тип – ваш заместитель?
– Нет! Он давно уволен, – соврал Большаков и задним числом подписал приказ об увольнении.

* * *

До войны в Одессе была музыкальная школа, которую ее директор пожилой еврей Столярский называл "Школа имени мене". Воспитывала она отличных музыкантов, получавших премии на международных конкурсах. Однажды группу учеников во главе с директором пригласили в Москву, к Сталину. Столярского, плохо говорящего по-русски, научили, что после тоста Сталина надо предложить тост за него, назвав его гением. В нужный момент Столярский встал:
– Предлагаю тост за товарища Сталина... – Тут он забыл слова, растерялся и выпалил: – ...и за всех других шишек!

* * *

Невеста правдиста Курганова танцевала в ансамбле Моисеева. Курганов собирался попросить отпустить ее в свадебное путешествие и выбрал момент для обращения к Моисееву – в антракте правительственного концерта в Большом театре. После первого отделения он отправился за кулисы – но оказалось, не вовремя. Моисеева распекал председатель Комитета по делам искусств Храпченко:
– Я же просил не ставить этот номер в программу!
– Но ведь товарищ Сталин аплодировал...
– Раз на раз не приходится! Вы должны подчиняться моим распоряжениям!
Правдист деликатно стоял в сторонке и вдруг увидел Сталина. Неслышно приблизившись к спорящим, он что-то сказал им и ушел, а Моисеев и Храпченко обхватили друг друга и стали кружиться в вальсе, хотя ни музыки, ни зрителей не было. Опрометью бросился правдист в зал...
После концерта он опять разыскал Моисеева, получил разрешение на свадебное путешествие и полюбопытствовал, что же сказал за кулисами товарищ Сталин. А товарищ Сталин, оказывается, сказал:
– Все о делах, о делах, потанцевали бы...

* * *

Во второй половине 40-х годов было принято постановление ЦК, в котором критиковалась "нереалистическая музыка". На одном из приемов, куда были приглашены деятели культуры, Жданов принялся разъяснять им историческое значение этого документа и, сев за рояль, показал Прокофьеву и Шостаковичу, какую музыку надо сочинять.

* * *

Заместитель председателя Комитета по делам искусств Иван Анисимов оказался пусковой пружиной постановления ЦК партии об опере "Великая дружба". Анисимов пожаловался Сталину, что его начальник Храпченко поддерживает эту оперу, а в ней Орджоникидзе противопоставлен Сталину. Члены Политбюро во главе со Сталиным посетили Большой театр. Ревнитель собственного величия, Сталин воспринял оперу в духе анисимовского сигнала и пришел в ярость. Он размахивал пальцем перед носом Храпченко и кричал:
– Я с тобой еще разберусь, Храпченко! Ты думаешь, ты профессор?! Ты свинопас!

* * *

На Политбюро обсуждалась опера Вано Мурадели "Великая дружба". Сталин резко критиковал оперу и затем обратил свой гнев на председателя Комитета по делам искусств:
– Как могло случиться, что Комитет просмотрел такое идейно порочное произведение? Это можно объяснить только политической близорукостью, утратой бдительности или прямым вредительством и идейной диверсией председателя Комитета...
Когда Сталин произнес слова "вредительство" и "диверсия", высший руководитель советского искусства вскочил на стул и закукарекал... Охранники вывели несчастного из зала и отправили в больницу. Возможно, именно благодаря этому временному затмению ума "вредителя" не арестовали, а лишь сместили с должности.

* * *

Сталин предложил создателям государственного гимна Советского Союза попросить все, что они хотят.
– Я хотел бы квартиру.
– Хорошо, товарищ Михалков, будет вам квартира.
– А я – машину.
– Хорошо, товарищ Александров. А что хотели бы вы, товарищ Эль–Регистан?
– Я хотел бы получить на память этот красный карандаш, которым великий человек пишет свои резолюции.
Михалков получил квартиру, Александров – машину, Эль-Регистан – красный карандаш...

* * *

В Большом театре шло утверждение музыки государственного гимна. В центральной – бывшей царской – ложе сидели Сталин и члены Политбюро, в партере – композиторы: Александров, Шостакович, Хренников, Хачатурян, Кабалевский и несколько других. Прокофьев, как всегда, не явился. После того как прозвучали варианты гимна, все были приглашены к центральной ложе. Композиторы и члены Политбюро стояли, Сталин прохаживался. Наконец он сказал:
– Есть такое мнение: удачнее всех мелодия товарища Александрова. – Все закивали. – Но только, профессор, – обратился Сталин к Александрову, – у вас там не все в порядке с инструментацией. Надо еще поработать.
– Вы совершенно правы, товарищ Сталин, – разволновался Александров. – С инструментовкой... инструментацией меня подвели. Я поручил это Кнушевицкому, а он...
Тут взорвался Шостакович:
– При чем здесь Кнушевицкий?! Композитор всегда отвечает за все от начала и до конца!
Шостакович осекся. Воцарилась тишина. Сталин продолжал ходить. Потом остановился возле Александрова, ткнул мундштуком в его плечо и сказал:
– А что, профессор, ведь товарищ Шостакович прав – композитор сам за все отвечает.

* * *

Театральный критик Борис Медведев рассказывал. Текст гимна Советского Союза отпечатали на красивой бумаге, завизировали множеством подписей и собрались везти Сталину. Но, придя утром в кабинет, председатель Комитета по делам искусств Храпченко не обнаружил бумаги. Все учреждение, объятое страхом, бросились на поиски. Бесполезно. Завхоз Рататаев отправился на помойку. К несчастью, ее только что очистил мусорщик. Его догнали, вывернули мусор и действительно нашли бесценный листок. Рататаев вызвал жену, та тщательно разгладила гимн утюгом и промокашкой сняла с него пятна. Горемычную бумагу вручили председателю Комитета, и тот на радостях назначил Рататаева своим заместителем по кадрам.

Но счастье не бывает долгим. На прослушивание оперы Мурадели "Великая дружба" от Комитета смог прийти только Рататаев. ЦК поинтересовался его мнением – Рататаев высказался положительно. Откуда ему было знать, что ее уже прослушал Сталин и остался недоволен? Рататаев был разжалован.

* * *

Однажды Ивана Семеновича Козловского потребовали в Кремль на неплановый банкет. Сталин попросил его спеть "Сулико". Козловский, умирая от страха, объяснил, что у него болит горло и он боится потерять голос.
– Хорошо, – сказал Сталин. – Пусть Козловский бережет свой голос. И пусть послушает, как мы с Берией споем. Иди, Лаврентий, петь будем!
Они встали рядом и запели. И запели – признаться – неплохо.

* * *

Однажды Козловский обратился к Сталину с просьбой:
– Я никогда не был за границей – хотелось бы съездить.
– Не убежишь?
– Что вы, товарищ Сталин, родное село мне намного дороже, чем вся заграница.
– Молодец! Вот и поезжай в свое село.

* * *

– Товарищ Сталин, вы согласны, что когда-нибудь одну из улиц Москвы назовут улицей Хренникова?
– Зачем? Уже есть такая улица – Неглинка.

* * *

Сталин послушал в Большом театре оперу Шостаковича "Леди Макбет Мценского уезда" и обратился к соратникам:
– Что скажут об этом сумбуре вместо музыки наши члены Политбюро?
Члены Политбюро были возмущены сумбуром вместо музыки еще больше, чем товарищ Сталин.
"Сумбур вместо музыки" – называлась статья в "Правде", громившая и оперу Шостаковича, и ее постановку в Большом театре.

* * *

В 1947 году королева Бельгии пригласила Леонида Когана и еще нескольких советских музыкантов на конкурс скрипачей. Сталин написал на телеграмме ее величества резолюцию: "Послать. Занять первые места".

Однажды Козловский выступал в концертной программе на правительственном приеме. После выступления посыпались просьбы.
– Спойте арию...
– Спойте романс...
Вмешался Сталин:
– Нельзя покушаться на свободу художника. Товарищ Козловский хочет спеть "Я помню чудное мгновенье".

* * *

Правительственная комиссия принимала станцию метро "Площадь Революции". Председатель комиссии высказал мнение: "Все скульптуры или сидят, или стоят на коленях. Советский человек должен стоять в полный рост". Скульпторов и архитекторов охватило мрачное предчувствие.
К счастью, станцию посетил Сталин. Он был в хорошем настроении и, посмотрев на скульптуры, сказал: "Совсем как живые!"

* * *

Когда в 1937 году Вера Мухина создала скульптурную группу "Рабочий и колхозница", в инстанции пришел донос: в складках платья колхозницы вырисовывается физиономия Троцкого. На завод, где отливалась эта скульптура, приехал Молотов, а еще через несколько дней – Сталин. Он минут двадцать молча всматривался в платье и, не сказав ни слова, уехал. А скульптура Мухиной отправилась в Париж на Всемирную выставку.

* * *

Художник Шарапов удостоился чести писать Сталина. Во время сеанса Сталин либерально заговорил с художником, но, видимо, не уловил в его ответах надлежащего благоговения. Да и с эскиза колючими глазками смотрел щуплый старикашка. Одним словом, художника арестовали.

Есть анекдот о том, как нужно писать портрет по методу социалистического реализма. Хромой на правую ногу и кривой на левый глаз царь приказал художнику: "Нарисуй меня правдиво и красиво".

Художник нарисовал царя таким, каким он был: хромым на правую ногу и кривым на левый глаз. Художника казнили за очернение действительности.

Пригласили другого художника. Этот нарисовал царя богатырем, твердо стоящим на обеих ногах и прямо смотрящим двумя глазами. Художника казнили за искажение правды жизни.

Третий художник посадил царя на лошадь – так, что его правой ноги не стало видно, а в руки дал винтовку, и прицеливающийся царь зажмурил левый глаз. Портрет понравился.

* * *

Лебедев руководил живописцами на каком-то бюрократическом уровне. Докладывая на Политбюро о кандидатах на Сталинскую премию, он от волнения забыл нужную фамилию. Сталин встал, прошелся и сказал:
– Жопа!
Полтора десятилетия спустя, уже после смерти Сталина, Лебедев с умилением вспоминал:
– По-отечески ко мне отнесся!

* * *

Скульптор малых форм Сергей Орлов вылепил однажды обливного петушка и отдал на выставку. Туда в сопровождении Молотова попал важный американец и прямо влюбился в этого петушка. Недолго думая, Молотов снял экспонат со стенда – и преподнес американцу.
Выставком предложил Орлову четыреста рублей – но Орлов их отверг: "Я делал петушка для советских детей, а не для американских империалистов!" – и обратился в Министерство иностранных дел. Ему ответили, что он может получить в кассе министерства четыре тысячи рублей. Орлов написал жалобу на имя товарища Сталина.
Жил скульптор где-то под Москвой. Однажды у его дома остановилась большая машина. Орлову велели в нее сесть и повезли в неизвестном направлении – оказалось, в Кремль. Втолкнули в какую-то дверь – и он очутился на заседании Политбюро.
– А вот наш скульптор зашел к нам! – обрадовался Сталин. – Какое у вас дело, товарищ Орлов?
Орлов, запинаясь, сообщил, что он сделал обливного петушка для советских детей, а его отдали американскому империалисту.
– Да, – сказал Сталин, – товарищ Молотов совершил ошибку, и мы должны сделать ему строгое замечание.
В этот момент в дверях возник растерянный председатель Союза художников Иогансон.
– А вот и наш главный художник! – снова обрадовался Сталин. – Товарищ Иогансон, я слышал, что есть мнение соорудить памятник Юрию Долгорукому. Как вы считаете, можно ли поручить его товарищу Орлову? Справится ли товарищ Орлов с такой ответственной задачей?
– Конечно, товарищ Сталин, раз вы поручаете – справится.
– А вас, товарищ скульптор, устроит гонорар в размере сорока тысяч рублей? Ну вот и хорошо.
Орлов никогда в жизни не ваял конных памятников. В помощь ему дали двух монументалистов, и эта бригада и создала всем знакомого истукана под названием "Юрий Долгорукий".
Илья Эренбург, оспаривая мое утверждение, что в искусстве есть прогресс, говорил:
– Я видел скульптуры Фидия и каждое утро вижу памятник Долгорукому. Если это прогресс – я готов выброситься из моего окна.

* * *

В 1950 году, проезжая на Ближнюю дачу, Сталин обратил внимание на изваянный скульптором Андреевым памятник Гоголю. Гоголь печально сидел в бронзовом кресле, улыбаясь сквозь невидимые миру слезы. Сталин узрел эти слезы и решил, что это не тот Гоголь, какой нам нужен. Памятник сняли и на его место водрузили не обремененного мыслью, оптимистичного парубка, который стоит там и по сей день. В 1958 году андреевского Гоголя отыскали в запаснике и поставили во дворе дома, в котором умер писатель.

* * *

Сталин задумал построить в центре Москвы гостиницу, носящую имя столицы. Архитекторы подготовили два варианта проекта. Предполагалось, что Сталин выберет один из них. Варианты были начерчены на ватмане и разделены осевой линией. Сталин, не разбираясь в чертежах, поставил свою подпись прямо по этой линии. Так и построили асимметричное здание – это заметно, если посмотреть со стороны Манежной площади.

* * *

Сталин проезжал по Москве мимо церкви Спаса-на-Бору, шедевра XV века. Рядом с церковью лежали дрова.
– Убрать! – буркнул Сталин.
Переспрашивать, что именно убрать, никто не посмел, поэтому дрова вывезли, а церковь снесли.

* * *

Философы Митин, Юдин и Ральцевич предложили своему учителю, философу-марксисту Деборину, публично назвать Сталина крупнейшим теоретиком партии, классиком марксизма.
– Но у Сталина нет серьезных философских работ, – возразил Деборин.
И предложил союз: Сталина – практика революции с Дебориным – теоретиком. Узнав об этом, Сталин хмыкнул:
– Тоже мне, Энгельс нашелся!
Вскоре Деборина объявили меньшевиствующим идеалистом.

* * *

В 1940 году Сталин распорядился издать для массового читателя книги по философским дисциплинам. В Институте философии решили делать сборники высказываний классиков марксизма-ленинизма по разным вопросам. Сталин полистал рукопись и сказал:
– Вы думаете, что только вы умные и читаете сочинения классиков, а другие дураки и пусть довольствуются цитатками?
И издание погорело. Позже идею цитатника осуществил Мао.

* * *

Ян Стэн был умен и философски образован. Он по просьбе Сталина стал читать ему персональный курс лекций по философии Гегеля. Сталин многого не понимал и многое путал. На редкость темпераментный для латыша учитель тряс вождя за плечи и в кругу друзей не раз говорил о его посредственных теоретических способностях. Во второй половине 30-х Стэн погиб.

* * *

Когда Стэн был уже под колпаком, Сталин вызвал Юдина:
– Вы бываете у Стэна – о чем вы с ним беседуете?
– О бабах, товарищ Сталин.
Сталин рассмеялся.

* * *

Сталин сказал, что, когда обезьяна слезла с дерева, ее кругозор расширился от прямохождения и она стала человеком. Один академик возразил: но с дерева больше видно. Его арестовали. Другой академик сказал, что его коллега пошутил. Сталин изрек: "Шутка – вещь серьезная, а если не серьезная, то просто смешная", – и этого академика тоже арестовали.

* * *

Однажды Сталин сказал Марку Митину: "Вот статья, написанная одним старым партийцем. У меня нет времени. Ознакомьтесь с ней".
Митин несколько дней и ночей мучительно думал, что может значить это поручение, и смертельно боялся ошибиться. Наконец он рискнул и сказал Сталину: "Это гениальная работа. Она написана человеком, находящимся на вершине марксистской философии". Сталин расплылся в улыбке и признался, что статья его. Это была философская глава "Краткого курса истории партии". Митин стал академиком.

* * *

Академику Митину позвонил Поскребышев:
– Товарищ Митин, считаю необходимым сообщить вам, что товарищ Сталин упомянул вас при обсуждении проблем экспертизы по поступающим в ЦК идеологическим документам: "Он же наш хирахир".
У Митина задрожали колени. Двое суток они с женой рылись в словарях и энциклопедиях и гадали, что могло значить слово "хирахир". На всякий случай приготовили чемоданчик со всем необходимым. Отчаявшись, они стали звонить друзьям и знакомым, но никто не знал, что такое "хирахир". Наконец звонке на сороковом какой-то аспирант неуверенно предположил:
– Кажется, в "Фараоне" у Пруса есть герой Хирахор.
Супруги Митины кинулись листать Пруса. Хирахор оказался жрецом – душителем всего нового и передового. "Слава Богу!" – обрадовались супруги и легли спать.

* * *

В 1938 году в Институте философии состоялось заседание партбюро, рассмотревшее персональное дело академика Митина, виноватого в том, что любовника его жены арестовали как врага народа. Митин оправдывался: "Товарищи, я же был не в курсе!" Ему вынесли выговор за утрату большевистской бдительности. Через некоторое время Митин обратился к Сталину с письмом по философским вопросам и был принят. Этому событию в Институте философии посвятили специальное заседание. Длинная речь Митина состояла из фраз: "В беседе со мной товарищ Сталин... указал... подчеркнул... раскрыл..." Выговор с Митина сняли, а протокол партбюро уничтожили.

* * *

На приеме у Сталина директор Института философии академик Юдин говорил о преимуществах советской экономики перед капиталистической.
– Преимущества, безусловно, есть, – вздохнул Сталин. – Однако почему до нашего прихода на Выборгской электростанции работали хозяин и пять инженеров, а сейчас работают триста человек, и нельзя сказать, что тока стало больше?

* * *

До войны в Институте философии шло обсуждение вклада товарища Сталина в философию. Один выступавший сказал, что товарищ Сталин открыл закон неодолимости нового. Другой возразил: товарищ Сталин достаточно велик и не нуждается в приписывании ему чужих заслуг. Закон неодолимости нового сформулировал Гегель. После заседания к этому оратору подошли два философа в штатском и увели куда следует.

* * *

Коллектив русских и грузинских авторов подготовил книгу "Юность вождя". Она была издана в одном экземпляре и представлена Сталину. Синим карандашом он написал на титульном листе: "Публиковать эту книгу не советую. Книга рисует детство и юность Сталина в лестном для меня виде. Однако из книги может создаться неверное впечатление, что товарищ Сталин был необыкновенно робким ребенком и юношей. Это неверно. Товарищ Сталин был обыкновенным юношей, который проходил путь формирования в революционеры".

* * *

Академик Митин рассказывал о том, как Сталин встречался с членами авторского коллектива, работавшего над жизнеописанием вождя.
– Прочитал подготовленную вами рукопись, – сказал Сталин. – Думаю, что вы, товарищи, допустили здесь ошибки эсеровского толка.
Члены авторского коллектива побледнели, а Сталин продолжал:
– У вас получается, что все решается и все делается в стране одним Сталиным. Ну ладно, раз книга написана, не будем ее переделывать. Возьмите рукопись, я сделал в ней некоторые поправки.
Поправки Сталина были весьма своеобразны, типа: "Сталин – ведущая сила партии и государства".

* * *

В 1939 году готовилась к изданию книга Бисмарка. Предисловие к ней было заказано профессору Ерусалимскому. С готовым предисловием ознакомился Сталин и пригласил профессора в Кремль: сделал некоторые замечания, внес ряд поправок – в частности, назвал Бисмарка "великим юнкером". По воспоминаниям профессора, во время его визита на столе Сталина лежала книга Платона на греческом языке.

* * *

Сталин вызвал Сергея Вавилова:
– Раньше Академией наук руководили геологи, сейчас необходимо, чтобы президентом был физик. Мы просим вас дать согласие и порекомендуем академикам избрать вас.
– Благодарю за оказанное доверие.
– Есть ли у вас личные просьбы?
– Лично мне ничего не надо, но я хотел бы знать о судьбе брата.
– Какого ученого угробили, негодяи!.. – посочувствовал Сталин.

* * *

После атомной бомбардировки Хиросимы Сталин спросил президента Академии наук Вавилова:
– Ну что, просрали бомбу ваши ученые?
– Нет, товарищ Сталин, в очередях простояли.
Дерзкий ответ спас президента. В науку были брошены большие средства.

* * *

Сталин вызвал президента Академии наук и спросил:
– Товарищ Вавилов, кто бы мог проделать важную оборонную работу? Есть ли у нас такой человек?
– Есть-то он есть, но его нет. Это Стечкин – специалист по теории теплового расчета авиационных двигателей.
– Почему же нет? Сейчас найдем... – Он поднял телефонную трубку: – Лаврентий, у тебя там один человек затерялся – ученый Стечкин.
Зек № 70393 был вызван с вещами на выход. Его посадили на телегу и повезли в райцентр. В райцентре пересадили в машину и доставили на аэродром. На аэродроме к машине подбежал генерал, открыл дверцу, взял под козырек:
– Товарищ академик, самолет готов. Разрешите вылет.
И Стечкин полетел делать важную работу.

Читать дальше