Времена не выбирают, 
В них живут и умирают.

Александр Кушнер

Моя встреча с Ельциным. В сентябре 1986 года я встретился с Борисом Николаевичем Ельциным. Тогда он был первым секретарем МГК и, познакомившись с моей книгой "Эстетика", решил использовать мои профессиональные знания для повышения эстетического качества продукции московских предприятий. В назначенный день утром позвонил помощник Бориса Николаевича и, извинившись, попросил передвинуть встречу на полчаса, так как в распорядок дня вклинилась вьетнамская делегация. Такая несоветская предупредительность поразила меня. В назначенное время я явился в горком.
Ельцин вышел из-за стола и пожал мне руку. Расположились мы за длинным столом для совещаний. Минут сорок говорили о внедрении эстетики в производство, о необходимости организации союза дизайнеров, о синтезе инженерного и эстетического образования. Затем я предложил к обсуждению еще одну проблему: творческий потенциал Москвы много выше ее издательского потенциала.
– Да, – согласился Борис Николаевич, – но что же делать?
– Организовывать Самиздат, – ответил я и пояснил: нужно создать кооперативные издательства.
– Какая простая мысль, почему она раньше никого не осенила? – удивился мой собеседник.
Пришлось сознаться, что это придумал не я и что в 20-х годах существовало только в Петрограде около двухсот, а в Москве – двести двадцать таких издательств, и занимались этим Блок, Чуковский, Есенин, Мариенгоф и другие известные люди. Стремительно записав что-то, Борис Николаевич пообещал помочь осуществлению идеи кооперативных издательств, и мы попрощались.
После этого я еще встречался с товарищем Кавыршиным – работником промышленного отдела горкома. Мы должны были с ним обсудить, каким способом лучше внедрять мои предложения по промышленной эстетике. Но его как истинного аппаратчика главным образом интересовало, почему его шеф встречался со мной. Товарищ Кавыршин сильно охладел ко мне и моим идеям, когда понял, что я попал в поле делового внимания Ельцина как эстетик-профессионал и личные отношения нас не связывают.
Ельцин показался мне ярким и талантливым человеком, который стремился нравиться людям и делать добро. Если это популизм, то он мне не мешал.

* * *

В начале перестройки, когда Ельцин возглавлял московскую организацию, он прислал в Институт мировой литературы партийную комиссию. Установка комиссии была боевая: дорогу молодежи, на пенсию всех пожилых ученых.
Дирекция института выделила для встречи с комиссией несколько особо активных партийцев и почему-то включила в эту делегацию меня – беспартийного.
Комиссия, сославшись на авторитет Ельцина, изложила свою боевую установку и попросила нас высказаться. Наши дисциплинированные партийцы горячо поддержали все меры по омоложению науки, я же неожиданно для комиссии стал резко возражать против партийного взгляда на филологию:
– Первая половина вашей формулы верна – дорогу молодежи, но это должно происходить не за счет пожилых, а за счет бездарных и непродуктивных ученых независимо от их возраста. В древности стариков съедали – это гуманнее, чем отправлять на советскую пенсию. Открытия и крупные научные достижения в литературоведении невозможны без накопления знаний, без умудренности опытом жизни. Так что вы получили неверную установку и можете наломать дров в академической науке.
То ли комиссия и пославший ее Ельцин вняли моим аргументам, то ли там, на партийном олимпе, начались другие игры и уже было не до филологии, но никаких дурных для науки последствий работа этой комиссии не имела.

* * *

Врывается на заседание Верховного Совета матрос Железняк с автоматом:
– Где здесь Ельцин?!
Все хором:
– Вон, вон там Ельцин!
– Боря, пригнись, браток!

* * *

Когда-то желающий сделать свой фотопортрет вставлял лицо в дырку на полотне, изображавшем лихого горца на скакуне на фоне скал. В первой половине 90-х годов в политизированной Москве снимались на память между муляжами Горбачева и Ельцина.

* * *

Хорошо теперь живем, 
Колбасы не кушаем. 
Мы полбанки навернем – 
Президента слушаем.

* * *

Технология власти. Обезволив (споив) президента и фактически лишив его власти, окружение одновременно наделяет его абсолютной властью, которую берет в свои руки, используя президента как марионетку. Марионетка иногда может закапризничать, даже топнуть ногой, попытаться настоять на демократии, но реальная власть у кукловодов.

* * *

– Тебе когда лучше жилось – при Ельцине или при Брежневе?
– При Брежневе.
– Почему?
– Бабы были моложе.

* * *

Лозунг на митинге оппозиции:

Ельцин – мразь,
С России слазь.

* * *

Кинорежиссер Григорий Чухрай рассказывал мне. Когда в конце войны мы освобождали заключенных из лагерей, им давали хлеб сначала небольшими кусочками; если давали сразу буханку – человек погибал. Свобода – это культура. Горбачев и Ельцин дали свободы столько, сколько было возможно взять. Но это буханка хлеба голодному. Он погибает от переедания. Демократы оказались плохими политиками: Эльчибей, Гамсахурдия, Гайдар, Чубайс. Демократия выродилась в разрушение государственности, коррупцию и клептократию, а проще сказать, обернулась воровским государством.

* * *

Григорий Чухрай говорил: "Вывод войск из Германии – черные дни для меня. Я был на проводах наших войск, покидавших Германию. Долго наши дипломаты добивались, чтобы не только союзники, но и русские выходили из Берлина (раньше предполагалось: мы – из Веймара, союзники – из Берлина).
На Александрплац приехало начальство. Генералов и маршалов отодвинули, обычных смертных (участников войны) оттеснили в сторону. В центре стали нынешние правители. Коль с Ельциным обошли войска. Поклонились немецкому флагу, а русскому забыли. Грачев доложил: войска к выходу готовы. Верховный стал лобызать своего министра обороны перед строем. У немцев глаза на лоб.
Коль сказал короткое слово, Ельцин – получасовую речь. Затем церемонию перенесли в один из берлинских театров, где снова произнес короткое слово Коль, а потом часовую речь Ельцин (с переводом она длилась около двух часов). Немецкие офицеры в зале спали. После речи Коля оркестр сыграл вступление к "Тангейзеру". После речи Ельцина – арию Антониды из "Ивана Сусанина": "Не о том грущу, подруженьки".
Потом всех (и нашу делегацию) повезли в Трептов-парк. Там российские войска маршировали по парковым дорожкам. Немцев было мало – главным образом из спецслужб. Полицейские с собаками смотрели, чтобы никто не перелез через забор. Немецкое население из-за забора смотрело на марширующих под музыку русских солдат. Подвыпивший Ельцин вырвал у дирижера палочку и стал дирижировать оркестром. А потом сказал: в этой войне не было ни победителей, ни побежденных. Русским ветеранам стало обидно.

Я спросил у молодого немца:
– Кто освободил Германию?
– Англичане, французы и американцы.
– Нет, русские.
– Этого не может быть.

* * *

Два постулата по поводу войны в Чечне.
Нельзя лечить холеру с помощью чумы.
Волка за хвост не берут, а взявши, не отпускают.

* * *

Анекдот, подаренный мне Юрием Никулиным.
Нищий обращается к Ельцину:
– Подайте!
– Как же я подам? Ведь у меня ни мяча, ни ракетки...

* * *

Война началась, а Сталин две недели молчал и ничего не объяснял народу. После Чернобыля Горбачев выдержал столь же длительную паузу до того, как высказался. После начала чеченских событий в декабре 1994 года Ельцин только под Новый год обратился к народу (да и то потому, что нужно было поздравить сограждан).
Тугодумы и страусы!

* * *

Безответственность. В конце 1994 года в России началась война (гражданская?), и в это время президент лег в больницу на несрочную операцию (не гнойный же аппендицит все-таки, а всего лишь искривление носовой перегородки – почти косметика!), а премьер Черномырдин полетел в Индию подписывать бумаги, которые мог бы подписать и мелкий чиновник.
Начинается война, а первые лица государства самоустраняются от руководства.

Читать дальше