Человек эпохи Возрождения
(памяти академика Николая Ивановича Балашова)

Ноябрьский вечер тих и грустен... Мелкие снежинки словно растворяются во влажном воздухе осенней Москвы; падают на лица прохожих, превращаясь в капли, похожие на слезы...
Год, как ушел из жизни Николай Иванович Балашов, которого научная и академическая элита знала как талантливого ученого-филолога, академика РАН. После смерти Д.С. Лихачева Николай Иванович был избран председателем редакционной коллегии серии "Литературные памятники".
Хотя мое знакомство с Николаем Ивановичем произошло на научной почве, все же в сердце моем и памяти он остается бесконечно дорогим человеком, чье доброе и понимающее отношение и по сей день согревает душу.
В квартире на Комсомольском проспекте светится окно гостиной, где еще не задернуты плотные шторы, где на овальном столе стоят фотографии Николая Ивановича в окружении цветов и маленьких икон, и вот уже год как не просыхают слезы на щеках Татьяны Давлетовны Гиреевой, супруги и неизменной помощницы Николая Ивановича. Тяжелое бремя ответственности несет она на своих плечах: претворить в жизнь заветы академика, разобрать архив, увековечить память любимого человека...
За прошедший год ею сделано немало. Инициативой исключительно Татьяны Давлетовны и усилиями сведущих в компьютерной технике нескольких задействованных ею же лиц на интернетовском сайте ИМЛИ в разделе "Выдающиеся ученые" помещена информация о Н.И. Балашове, которая постепенно дополняется.
На Троекуровском кладбище установлен памятник, с гранитного перламутра которого смотрит на нас портрет будто живого Николая Ивановича. А когда из-за осенних туч на некоторое время выглядывает солнце, в глазах на портрете вспыхивают лучистые искорки доброты и иронии – таким он запомнился в последние годы своей жизни.
Этот взгляд, устремленный в вечность, подтверждает глубину и осмысленность надгробной эпитафии:

Так грустно смотрит твой портрет
И хочет мне сказать о многом...
Быть может, что за тем Порогом,
Который каждый перейдет.

За чредой гранитных плит кладбища золотится купол Троекуровской часовни, а далее – полоска леса. Тишь и спокойствие, будто здесь заканчивается, чтобы вновь начаться очередной виток Вечной Жизни и, хотелось бы думать, Вечной Памяти.
Вспоминаю нашу первую встречу Богоявленским вечером в зеленой гостиной Николая Ивановича Балашова. Легкое волнение при звонке в дверь, радушное приветствие в тесной прихожей, несколько шагов в освещенную мягким светом гостиную, и вдруг полное чувство успокоения и удовлетворения: такое же, как и у нас, неимоверное количество книг, в мыслимых и немыслимых конгломератах, расположившихся от пола до потолка, занимая все выступающие поверхности красивой старой мебели, самодельных книжных полок  и лишних стульев. Чувствую родную атмосферу дома, и в умном заинтересованном взгляде Николая Ивановича тут же улавливаю понимание – разговор будет свободным и открытым.
С легкой руки Татьяны Давлетовны на столе появляется скатерть, поднос, приборы, какая-то незамысловатая снедь, и сердце теплеет, быстро согреваясь от зимней непогоды. Время за беседой течет незаметно, его не хватает, хочется говорить и говорить. Лишь уверенный голос Татьяны Давлетовны, вынужденной из-за ослабленности здоровья Николая Ивановича нормировать время встреч, возвращает в реальную действительность. Так было потом всегда, при каждой встрече: радушное, интересное общение без осознания времени, его границ.
Остановлюсь на тех чертах и характеристиках Николая Ивановича Балашова, которые, на мой взгляд, ставят его на высокий пьедестал гуманизма и подлинной интеллигентности, роднят с лучшими представителями грандиозной эпохи, которую мы называем эпохой Возрождения.
Прежде всего, это безмерное человеколюбие и осмысленная доброта: любовь к человеку как  таковому и к конкретной личности, со всеми ее сложностями и недостатками. В данном качестве Николай Иванович предстает пред современниками как гуманист в высоком ренессансном и традиционном христианском понимании. Одинаковое участие и вовлеченность в судьбу каждого собеседника: будь то коллега по научной деятельности или простой рабочий, ремонтирующий кран. Интерес его ко всякому осмысленному жизненному опыту, сострадание к людскому горю. И неизменные слова утешения, готовность поддержать не только словом, но и делом.
Другая черта Николая Ивановича – "двуполушарность". Это его собственный термин, использованный Николаем Ивановичем в отношении исключительности русской интеллигенции: одновременное, синхронное и глубокое развитие как интеллектуальных, логических, так и творческих, эмоциональных способностей. Поражали его универсальные познания во многих сферах научной и общественной жизни.
Помогая Николаю Ивановичу разбирать и систематизировать его личную библиотеку, я замечала, как подолгу держал он в руках какую-нибудь книгу, например, по астрономии, и наша работа прерывалась беседой об извечных проблемах бесконечной Вселенной. Появлялся в руках томик Канта или Гегеля – беседа возобновлялась в философском ключе... Нашлись среди многочисленных фолиантов и книги по математике. Оказалось, что на момент поступления в университет, перед Николаем Ивановичем Балашовым стояла дилемма: математический факультет (на первом месте!) или филологический. После беседы с доброжелательно настроенным профессором Николай Иванович подал документы на филфак. Причиной этого было социальное положение: отец Николая Ивановича был расстрелян в 1937 году.
Но интерес  к математике не пропадал у него никогда. Этому доказательством являются книги, справочники и учебники, часть из которых была подарена моему сыну во время его подготовки к поступлению на мехмат МГУ.
Об эмоциональной стороне личности Николая Ивановича несомненно больше сможет рассказать его супруга, Татьяна Давлетовна. Я лишь замечу, как преображалось его лицо во время бесед об искусстве (ученого интересовали – особенно в последние годы – проблемы перспективы в живописи)... Неожиданно и заразительно он мог засмеяться, вспоминая какой-то веселый жизненный эпизод или незадачливый случай.
Итак, с одной стороны – универсальность в интересах и познаниях Николая Ивановича, с другой стороны – доверчивая открытость в общении с собеседником, настоящая искренность.
Николай Иванович любил рассказывать о своей жизни, раскрывая подчас очень личностные моменты. Помню, меня поразил рассказ о том, как он вылечил у себя туберкулез в юношеском возрасте в военные годы, делая ежедневную зарядку у открытого окна зимой:
– Все равно ведь не топили, лучше уж дышать морозным здоровым воздухом и согреваться зарядкой.
И ведь вылечился, полностью!
Я знаю  лишь один подобный пример с академиком Н.А. Морозовым, который умудрился исцелиться от открытой формы туберкулеза в холодных, сырых казематах Шлиссельбургской крепости, стараясь сдерживать кашель, уткнувшись в подушку, чтобы избежать разрывов капилляров в легких и предотвратить кровохаркание. И все тот же рецепт: зарядка и серьезная интеллектуальная работа. Н.А. Морозов синхронизовал различные переводы Библии именно в эти сложные для здоровья времена.
Редкостными (для его высокого научного положения) чертами, такими как скромность и простота, обладал Н.И. Балашов, этот поистине удивительный человек: равенство в общении, умеренность и толерантность оценок, открытость дома для общения.
И еще исключительная современность. Не раз, обсуждая проблемы молодежи, преподавания, культуры, я удивлялась снисходительному отношению Николая Ивановича к различным молодежным веяниям и направлениям, которых я, будучи существенно моложе, принять и поддержать не могла.
А Николай Иванович находил положительное движение во всем: в критическом развитии мысли, политических переменах, научных коллизиях, жизненных неурядицах и проч., и проч.
Его зажигающая жизнерадостность – вот то качество, что заставляло тянуться к нему, как к путеводному маяку.
Разглядывая старые фотографии, где Николай Иванович с обнаженным торсом позирует на фоне заснеженных кавказских гор или плывет далеко в море, удивляешься смелости и рискованности этого человека, едва не умершего в юности от туберкулеза. Хотя, может быть, осознание возможного конца позволяло осуществлять смелые поступки, которые только пытливостью ученого никак не назовешь. Например, случай, когда, гуляя в окрестностях Кисловодска, Николай Иванович заблудился, провел бессонную ночь в какой-то пещере, слушая вой то ли шакалов, то ли одичавших собак, а утром спустился к проезжей дороге. Он оказался на середине пути между Кисловодском и Пятигорском (без вещей и денег) и еще довольно долго брел в сторону Кисловодска, пока одинокая машина с весьма удивленным водителем не подобрала его в преддверии наступающей ночи.
Умение находить радости в жизни, даже в исключительных ситуациях, и ценить эти маленькие радости – еще одна замечательная сторона его характера. В последний год в связи с головокружением Николай Иванович не мог один выбираться на улицу для прогулок. Только необходимые по работе выезды в Академию и Институт мировой литературы. Для общения же с природой оставались лишь двор и маленький кусочек пространства – балкон на солнечной стороне, на котором прикормленные Татьяной Давлетовной голуби почувствовали себя полноправными членами семьи и иногда заглядывали поздороваться с великодушными хозяевами через приоткрытую дверь балкона. Общение с птицами – уже маленькая радость. Звонок по телефону хорошего человека – снова радость. Лучше себя чувствует супруга – слава Богу! Радость.
Помню, как обрадовался Николай Иванович, когда в поисках ксерокопии книги о Шекспире (которую мы, кстати, так и не нашли) из одной книги выпал незаполненный бланк приглашения на бал в Дворянское Собрание. Радости Николая Ивановича не было предела: "Какое сокровище мы с Вами отыскали, какое чудо!" И долгое время это событие вызывало радостные воспоминания, и как приятно было ощущать сопричастность самому событию и его радости.
Каким библиофилом, профессиональным ценителем и знатоком книг был Николай Иванович Балашов! С какой нежной любовью относился он к каждому томику книги, поглаживая обложку, перелистывая страницы, иногда рассказывая историю покупки той или иной книги, интересные события, связанные с содержанием.
Однажды Николай Иванович сказал фразу, потрясшую своей проницательностью: "Может быть, последний раз в жизни держу я мои сокровища в своих руках..."
Слова эти оказались пророческими.
Николай Иванович очень беспокоился за судьбу своей уникальной библиотеки и просил Татьяну Давлетовну после его смерти добиться организации отдельного литературного фонда имени Н.И. Балашова в ИМЛИ. Проследить и оказать научную помощь в организации библиотечного фонда Николай Иванович просил и меня.
В библиотеке Балашова собраны альбомы по искусству, привезенные большей частью Николаем Ивановичем из заграничных командировок, тематические собрания, освещающие круг его литературных интересов, среди которых особое место занимают книги о Шекспире и поэтах елизаветинской эпохи ... Книги по философии, лингвистике, филологии, текстологии, отечественных и зарубежных авторов, многие с авторскими подписями со словами благодарности Николаю Ивановичу за ту или иную помощь в написании исследования.
Большую группу в библиотеке составляют словари и справочная литература. Особый интерес у исследователей, особенно будущих биографов ученого, безусловно, вызовут пометки в некоторых книгах, записи на закладках, отражающие поток мысли и направление творческого процесса Н.И. Балашова.
Научный архив в целом систематизирован. Мы вместе успели пересмотреть папки с черновиками, печатными статьями, рецензиями, газетными вырезками, сделали, по желанию Николая Ивановича, некоторые перемещения и заменили, где было необходимо, надписи.
С таким трудом доставаемые когда-то владельцем книги за истекший год пока не получили должного движения. Дремлющие стены ИМЛИ не торопятся принять под свою сень бесценный клад уникальное балашовское собрание...

В последние три года жизни Николая Ивановича мне приходилось по его просьбе неоднократно доставать книги с верхних стеллажей, куда Николай Иванович уже не мог дотянуться, и перекладывать их в доступные для него места. Книги громоздились в стопки, в основном на мебели, и выкладывались в определенном порядке. На самом верху, по просьбе Николая Ивановича, оказывались самые любимые, приятные, которые ему хотелось почитать для души, далее – необходимые для работы. Те же, что не вызывали энтузиазма у ученого, отправлялись в самый низ стопки. Примерно в таком "авторском" сочетании они хранятся в квартире Николая Ивановича по сей день.
Вся атмосфера дома еще наполнена энергией его мысли, чувств, раздумий, эмоций ... И, кажется, вот-вот оторвется от длительного телефонного разговора и войдет в комнату симпатичный пожилой человек – Человек Эпохи Возрождения – в аккуратной безупречной домашней одежде и маленькой шапочке... Умным проницательным взглядом светлых, слегка выцветших голубых глаз определит настроение собеседника и приветливым жестом ухоженной руки предложит присесть в старинное кресло...
...Как запечатлеть этот ранее столь привычный, а сейчас невозможный кадр?
Тикают часы, мерно отстукивая шаги уходящей жизни. Застыли вещи хозяина в глубоком раздумье о прошлом... Словно легкая тень движется меж них печальная Татьяна Давлетовна...
И за окном ноябрьские снежинки прикрывают легким белым пухом уставшую заветренную землю.

19-20 ноября 2007 года

Светлана Эдуардовна Макарова,
историк, искусствовед, текстолог,
близкий друг Н.И. и Т.Д. Балашовых